Галина Артемьева: Уснуть… И видеть сны?

– Да ты никак Петра Алексеича внучка будешь?

Она поняла, что разоблачена. Пролепетала все, чему учила мать. Про старые фотографии, про запасы меда.

Дядька внимательно слушал, кивал, разглядывая ее. Сличал, видно, с прежним, не сиротским обликом.

– Зайди, чайку попьем, – позвал.

– Нет, я скоро уже поеду.

И пошла беззаботно к дому, а он все смотрел ей вслед.

Все. В этом доме больше не жить. Она собрала все свои вещицы, уложила аккуратно в бабушкин шкаф. Взяла из тайничка деньги, сунула их под стельку ботинок и еще часть – в истрепавшийся портфель. Запирая дом, все думала, что сосед смотрит ей в спину. Но на улице никого не было. Странно: человек ушел, а взгляд его остался.

Этот прилипший взгляд ее останавливал, когда ей мечталось вернуться в неотапливаемый, но все же дом, особенно зимой. И даже так, без дома, она исхитрилась пережить зиму. Деньги помогли. Она покупала билет в поезд дальнего следования. Просила проводницу помочь: одной ехать страшно, а едет к тете – умерла мама. И проводницы от таких фактов становились временными мамами: причесывали, умывали, кормили, даже простирывали вещички. Главное было – иметь билет. На безбилетных детей проводницкая жалость распространяться не умела.

Она знала: это последняя зима. Больше у нее не будет денег и сил изворачиваться. Пусть детдом, что ли. Она многое повидала, зверем не станет. Пообещала себе: пройдет лето, и с наступлением холодов – все. Ляжет и замерзнет в каком-нибудь сугробе или найдет в себе силы сдаться тем, кто убил ее родителей.

Этим летом она уже не следила так тщательно за пристойностью внешнего облика, просто бродила по лесам, вдоль рек, наслаждалась солнцем. Все время, что она держалась на силе духа, она ни разу не заболела, а теперь, устав, чувствовала, что ее знобит, лихорадит. Ей нужны были дом и забота. И это было все.

– Смотри, что у меня с ногами, – сказала девочка женщине.

Та только что видела во сне эти раны, пузыри. И уже во сне она знала, что судьба у них теперь общая.

Она протянула девочке руку, и та вложила свою маленькую ладонь в ее – широкую, надежную. Они обе хотели, чтобы так было навсегда.

Надо было привести себя в порядок, позавтракать и к доктору. Вылечить бы эти бедные ножки, отогреть замерзшее сердце, зажить в доме друг для друга, никого больше не впуская в их мир. Но для любой поликлиники нужны документы: картон, бумага, буквы, кружки печатей – злое изобретение человечества для унижения и защиты от себе подобных.

У женщины были и паспорт, и справка об освобождении, выданные в лагере. Она ненавидела эти документы, себя на фотографии, с вытаращенными глазами, стянутыми в узелок губами, тарабарский язык, на котором был выписан паспорт. Она не хотела об этом помнить.

У девочки хранилось свидетельство о рождении – потертая зеленая бумажка с водяными знаками, показывать которую нельзя было ни в коем случае: слишком известная фамилия сулила всевозможные беды.

Надо было что-то придумать. Женщина по опыту знала, что в случае острой необходимости выход находится даже из тупика. Рука ее нащупала в сумочке что-то незнакомое. А, тот забытый цыганкин дар.

Она, почему-то уверенная, что в этом свертке – их спасение, развернула его и тут же поняла: так оно и есть. Тут паспорт. На фотографии – поразительно! – вылитая она, возраст совпадает, прописка московская, не замужем. В паспорт вложено свидетельство о рождении, данные которого тоже похожи на свершившееся чудо. Письма. Из этого городка в Москву. Дочери – печатными крупными буквами: «Приезжай к папе, моя маленькая. Я скучаю!»

И быстрым невнятным почерком владелице паспорта: «Приезжайте, я постараюсь помочь, чем смогу, после смерти Зины я отвечаю за все».

Тут и деньги. Какие-то книжечки, удостоверения. Это потом. И потом – мысль о несчастных обворованных своих двойниках. Если ехали в этот городок – почему не вышли? На станции была она одна. А если их обобрали раньше, стала бы цыганка носить с собой эту улику, рисковать? Зачем? Деньги бы вынула, документы – в урну. Или продала бы. Это ценный товар.

Ладно, она, во всяком случае, разыскивать никого не станет: знает, чем это кончается.

– Давай запоминать наши имена. Я – твоя тетя. Посмотри, у матери в свидетельстве и в паспорте – тут отчества одинаковые. Я – твоя тетя, сестра матери. Приехали сюда искать папу. А что с мамой?

– Она же умерла! – объясняет девочка, ну, в письме, он пишет: «После смерти Зины…» А мать – Зинаида.