Людмила Загоруйко - Евреи в жизни одной женщины (сборник)

В Москве она водила нас в Третьяковку, приобщала. Коварно спрашивала, какой античный сюжет лежит в основе того или иного полотна. И только ему, её сыну, ныне блестящему химику, они, сюжеты, были доступны и понятны. Он рассказывал нам, что же случилось с Персефоной, почему так безутешно страдает и плачет великий музыкант Орфей и за что так любит Гермеса Зевс. С тех пор мифы Древней Греции всегда у меня под рукой.

Не знать, обнаружить свою неграмотность перед ней было просто стыдно, обидно, унизительно.

Как умудрялась она держать нас, класс немалый, сорок человек, таких разных в жёсткой и незаметной узде? На это вопрос может ответить только она одна, а может, и нет тут ответа. Наверное, не случайно, только в нашем выпускном классе на филологический факультет подали заявления и прошли по конкурсу сразу пять человек. Видели бы вы её тогда. Глаза сияли гордостью и счастьем. Преподавать в школу я не пошла только по той простой причине, что образ моей учительницы стоял на таком высоком пьедестале, что был недосягаем. Такой как она я быть не смогла бы, кишка тонка, хуже – не хотелось.

Она и сейчас для нас пример. Вокруг неё дети, внуки, правнуки. «Съедутся этим летом четырнадцать человек. Куда я всех положу?» – беспокоится Раиса Марковна. Вся молодёжь в этой семье умудряется учиться на отлично, получать гранды, поощряться невероятными дипломами. Среди них: медики, специалисты по иностранным языкам, музыканты. Семья растёт, как на дрожжах. И кто знает, чем ещё порадуют новые её члены. И вот мы снова в этом доме. Его словно и не задел смерч катаклизм, так изменивших нашу жизнь в последние десятилетия. Всё, как обычно просто, без принятых теперь наворотов, но необыкновенно уютно и тепло. За круглым столом народу… Разворачиваются свитки, читаются оды, написанные в честь хранительницы домашнего очага, дарятся подарки. На стене – стенгазета, и я узнаю на снимках наш класс.

Храни меня господь от штампов, но помните, Раиса Марковна, вы начинали урок о судьбе женщины, не выдержавшей испытаний любовью, первыми строчками из этого же романа, где говорилось, что все счастливые семьи похожи как две капли воды одна на другую. Определение Льва Толстого как нельзя лучше относится к вам всем.

Да, мы тоже чуть идеалисты, чуть дон кихоты, чуть анны каренины и как бы не сложились наши судьбы, а увы, они давно сложились, мы навсегда ваши ученики и тоже ваши дети. Когда пойдёт в школу мой внук, я пожелаю ему только одного, чтоб на его пути встретился хотя бы один такой учитель, как вы. Этого будет вполне достаточно. Деньги – безусловно, хорошо, но есть в нашей жизни незаметные теперь не очень популярные категории, которые мы называем: разумное, доброе вечное. Ну вот! Штампов избежать так и не удалось.

В этот дом мы перебирались, неся нехитрую поклажу в руках: узлы и узелки, тумбочки, этажерки и табуретки. Путь был недлинный, с начала улицы – в её конец: из мрачной хибарки в глубине ворот напротив первой аптеки, где над хлипкими строениями нависало нарядное трёхэтажное здание, застилающее всему нашему двору свет и солнце. Мы вырвались, дети подземелья, на волю и свет, c задворок главной городской улицы, мгновенно забыв пыльные мельничные пространства, на которые выходили наши трущобы, канализационные люки у входной двери, запахи плесневелых стен и дикой ромашки, чудом растущей на клочках земли. Собственно, мы переехали совсем недалеко, в конец улицы длиной в сто метров, не больше, но уже в роскошный большой дом рядом с другой центральной аптекой. С этого дня у бывшего фронтовика, в мирное время «государственного хлебного инспектора», и его жены домохозяйки, началась иная жизнь. Луганск, Умань, Ужгород. За пять с небольшим лет второй переезд. И куда? В самую западную точку Союза. Что там? Как там? Совсем новая область на карте Украины. Бабушка волновалась и ехать не хотела. «Так надо» – сказал дед, и они снялись с места. Член парии, бывший двадцатитысячник. Иначе не мог, твёрдо верил, что во благо и поехал поднимать сельское хозяйство новой области.

Понемногу обживались. В квартире появился диван, гордость нашей бабушки и спальное место для меня, внучки, потом большой ламповый радиоприёмник. Он шипел, как живое существо, и бабушка, чтобы подчеркнуть его значимость, особый социальный статус, вышила гладью большую салфетку с зубчиками лепестков. Салфетку положили на новую массивную тумбу с круглыми боками, приятно обтекаемых форм, сверху поставили приёмник, и несколько раз в день, ритуал, сметали с него пыль. Бабушка спала на железной кровати с никелированными шарами. По утрам, когда она уходила на кухню хлопотать, я изменяла новенькому дивану, быстро шмыгнув в ещё не остывшую от её тела постель, чтобы понежиться, утопая в перинах и подушках, покачаться на сетке, подышать родным теплом, и оттянуть миг вставания. Ох уж это детство! Маленькие хитрости и забытые тайны.