Иван Петров: Нарги. Социальная утопия

– Не сегодня.

И божеле нуво ее губ мягким обволакивающим поцелуем окончательно подчинило его разум. И первое расставание теперь в их общей жизни, как ей мечталось, должно было стать единственным и последним.

Дорога от метро до дома пролегала через небольшой сквер, в котором гнездились островками счастья аж три детских площадки. Они весь день были переполнены неспешными малышами, пребывающими в мире своих наивных игр и их скучающими молодыми мамашами, для которых мир детских игр уже закончился, но насколько серьезен мир взрослых игр, они еще понять не успели. Наташа спешила по вычерченной ярким светом фонарных столбов аллее. Во-первых, ей безумно хотелось в туалет, а во-вторых, пора уже было в последний раз сменить прокладку.

Низкорослая молодежь мирно потягивала пиво на скамеечке под фонарем и приглушенно разговаривала на своем нерусском наречии. «Понаехали тут» – вспомнила известный агитационный ролик Наташа и чуть не расхохоталась от его глупой ксенофобии. Поравнявшись со скамейкой, она услышала в свой адрес веселый, хотя и вполголоса вопрос:

– Девушка, а девушка, как же вас зовут?

– Наташа, – весело откликнулась она.

– Наташа? Возьми три рубля и будь наша! – загоготали на скамейке.

– Дураки! – беззлобно отозвалась девушка.

Она сразу и не поняла, что произошло, а когда поняла, то отказалась воспринимать происходящее как реальность. Вначале сзади послышался топот небольшого коротконогого стада, затем толчок в грудь и холодное мерцание звезд в обездушенной черной пропасти над ней. Дыхание перехватило, и сердце, кажется, на миг остановилось, она сразу вспомнила анатомию и поняла, что удар пришелся в солнечное сплетение. За руки и волосы ее отволокли на детскую площадку и вдавили в холодный песок. Она ощутила на себе жирную маленькую тушу с очень колючей щетиной и гнилым запахом изо рта. Туша начала потеть, пыхтеть и раскачиваться на девушке, все глубже погружая ее в песок. Воздуха, казалось, уже и не осталось в легких, и кричать было просто нечем. Другие каменной хваткой держали ее запястья, локти, плечи, голени, бедра, шею, волосы. И вонь, сплошная вонь резкого, мерзкого пота душила ее. Наташа вспомнила, что где-то уже слышала этот запах, прикрыла глаза, и на нее нахлынули воспоминания из детства: она едет с родителями и их друзьями в душном плацкартном вагоне поездом Москва—Симферополь. Места достались у самого туалета, и вонь естественной человеческой мерзости преследует их всю дорогу.

– Доченька, ты поспи, а проснешься – уже и в Крым приедем.

– Ма, у меня животик болит.

– А ты ложись на него и попукай, это тебя баба Аня горошком с огорода перекормила.

– Мам, пукать только в туалете можно, но там на живот не лечь никак!

– Глупенькая моя, в этот туалет можно сходить только по самой крайней нужде, а попукать можно и здесь – никто и не заметит даже!

Наташа легла на живот и задремала, а мама прислонила свои губы к ее детскому ушку и стала с нежной иронией напевать:

Поезд едет: тук-тук-тук,

А Наташенька: пук-пук.

Ритмично раскачивая ее детское тельце перестуком колес поезд нес Наташу в Крым, в это райское место, где заканчивается душная вонь и начинается ласковое солнце, свежий ветер и теплое море.

Девушку уже не держали, просто одно липкое тело уступало место другому, и поезд снова продолжал движение, ритмично раскачивая ее тело. Но зато каждая станция приближала ее к Симферополю, и каждая остановка в тряске давала возможность выйти на перрон и наполнить легкие чистым воздухом, который, чем ближе поезд приближался к югу, становился все тяжелее и горячее. Тула, Мичуринск, Воронеж, Ростов на Дону, Каховка. И на каждой станции пассажиров встречали суетливые, приветливые бабушки, у которых за три рубля можно было купить вареной картошки с укропом и несколько соленых огурцов. Наконец объявили Симферополь и пассажиры, груженные собственным багажом, высыпались на перрон. Можно было дышать уже не впрок, а спокойно и не спеша. Поезд дальше не пойдет. Это конечная станция.

– Все, сука, заработала свои три рубля!

Холодные звонкие монеты посыпались на лицо девушки и окончательно пробудили ее от детских воспоминаний. Нерусский голос спокойно продолжал:

– Когда мою Наргизу обидели дома у нас славянской внешности люди, нам больно было очень, как и тебе теперь.

Невысокие мужчины по двое расходились в разные стороны от песочницы. Девушка нашла в себе силы и присела на корточки и наконец выпустила в песок теплую жидкость, которая переполняла ее мочевой пузырь. Ватные ноги приподняли раздавленное девичье тело. Наталья увидела свои трусы, которые белым флагом свисали с крыши детского домика. Она сняла их непослушными руками и, опершись на оконную раму домика, долго пыталась просушить ими свою промежность от чужой липкой жидкости.