Владимир Маканин: Удавшийся рассказ о любви (сборник)

И тотчас послышалось хихиканье. На его счет. А затем кто-то из них (Галя? Ляля? Вот не ожидал!) дважды с ехидцей переспросила – мол, что это за писатель?! Почему это писателю – в долг? В наши-то дни разве бедность не порок?

Тартасов толкнул дверь и вошел. Он был возмущен. Он ждал честного снисхожденья. А они!.. Неужели она, дрянь молоденькая, к нему ничего не чувствует? Хотя бы человеческого, хотя бы просто дружеского?

– Ляля…

Его красивый баритон задрожал.

– Ляля, – голос еще гуще, интимней. (Какая терпкая горловая дрожь.)

Но девица молчала.

Тартасов обиженно чертыхнулся – уйду сейчас совсем!

Он повернулся. Он медленно-медленно уходил. Эти нынешние страстотерпки насмешливо смотрели ему вслед. Пиявицы. Он ждал оклика Ляли – ничуть не бывало! Ни она, ни Галя не дрогнули. И Рая, стоя с ними рядом, помалкивала. Эти помешавшиеся на деньгах… эти маньячки смотрели ему вслед! Отчасти даже весело. Покуривали!..

Тартасов хлопнул-таки дверью. Ушел.

Но недалеко. На улице его охватили сомнения. Почти сразу же. И как раз у телефонной будки… Выискав в кармане жетон, Тартасов уже спешил, уже звонил старинному своему приятелю. Тоже литератору.

Саша Савин, когда-то друг юности, взял наконец раскалившуюся трубку. Стареющий романтик (того же амбициозного поколения), Саша сказал Тартасову несколько устало:

– Я слушаю.

Тартасов попросил денег.

Да, да, ему очень-очень нужны! взаймы! ему сейчас же необходимы деньги!.. Зная Сашу Савина, он не мог по-дружески не попудрить ему мозги. С ходу пообещал. Несколькими днями позже… да, да, чуть позже он, Тартасов, организует Саше выход на ТВ, пригласив на свой престижный «Чай». С конфетой!.. А что?.. Они посидят, поболтают об искусстве, ничего особенного… Немного ностальгии… Пусть только старый друг поможет Тартасову сейчас с деньгами.

Саша извинился.

– Извини, – сказал. – Я, Сережа, не вполне тебя понимаю. Я современный человек. Ничего не могу с собой поделать. И поэтому сначала твою конфету, а деньги – позже.

Тартасов нажал чуть сильнее – деньги, Саша, нужны сейчас. Немедля.

Саша немного помолчал, поразмышлял:

– Извини, старина. Я современный человек. Деньги – позже.

Чертыхнувшись, Тартасов бросил трубку, жаль было жетон.

Сказать честно, оба темнили. Тартасов, разумеется, не мог, не имел возможности пригласить кого бы то ни было на «Чай» в обход высокого начальства. Начальники сами любили посмаковать звучные имена, выбирая, кому из них к чаю конфету дать и кому нет. Сами и решали.

Но и Саша для Тартасова ничего посеребрить не мог. Бедствовавший, Саша попросту хорохорился: у него не было денег. Совсем не было.

– …Г де ты есть? где это ты пропадаешь?!. Ты что – не доверяешь своим девочкам?.. С ума сошла! Или ты теперь подглядываешь? Шлифуешь их таланты?

– Я работаю, милый.

Тартасов продолжал возмущаться – мыслимо ли! Так надолго пропасть в трех комнатах! ну да, да, у нее соединенные трехкомнатные квартиры, но все равно шесть комнатушек и две кухни – это еще не лабиринт!

Поворчав немного (для разгона), Тартасов стал выпрашивать в долг хотя бы Раечку.

– Боже мой. Что за жалкий цветочек! Какие у нее нищенские коленки…

– Она изящна.

– Ее коленки хочется прикрыть. Зачем ты ей позволяешь мини-юбку?

Лариса Игоревна вздохнула:

– Поговори с ней сам, милый.

– Что я!.. Ты поговори. Воздействуй на нее. Скажи, что я с телевидения. Ты умеешь на них влиять. Ты для них все – и честь, и совесть! и мать родная!..

– Не преувеличивай.

– Деньги, деньги! Одни только деньги!.. – распалялся Тартасов.

Его возмущала сама капитальность перемен в психике человека: он всю жизнь выпрашивал, а теперь ему велят выторговывать. Какое падение!.. Но ведь все вскользь. Все – для богатеньких. Для этих жирных. Не зря же русская литература их так больно била. За что-то же их драли, секли Гоголь и Достоевский, святые времена!

Лариса Игоревна на миг погрустнела:

– А я вспоминаю твою последнюю повесть. Ты умел сказать о женщине… В поезде… В вагоне поезда… Она… где ты пишешь о ее подрагивающей улыбке. Прекрасные, горестные строки.

– Ты, помнится, эти строки не очень-то жаловала.

– Я их любила.

– Любила?

– Да… Но я была служакой – я была глупой, милый. Я была совсем глупой.

Выдвинув ящик стола, Лариса Игоревна взяла давнюю книгу Тартасова – старенький зачитанный экземпляр. Из книги выглядывали три беленькие закладки. Тартасов спросил… Эти странички, что с закладками… Странички небось знает уже назубок? Нет, возразила Лариса Игоревна, эти места в его повести она как раз забывает. Все остальное да, наизусть…