Ильдар Абузяров: Финское солнце

Сначала Веннике мирилась с отлучками мужа. Но однажды она взяла щетку и стала чистить грязнющие брюки Тарьи. Еще бы: Тарье теперь частенько приходилось ползать под воротиной ангара на пузе. Тут-то она и обнаружила несколько длинных белых волос. Веннике так расстроилась, что весь вечер пролежала лицом к стене.

Я тоже не прочь прилечь. Я иду к дивану, а мои мысли от Веннике и Тарьи плавно перетекают к Пертти.

Потому что Пертти последнее время только и делает, что лежит на своем засаленном диване и засаленном матрасе, повернувшись лицом к стене. Он повернулся к ней, когда понял, что его круг завершен, что он должен уйти, оставив свое место другим: сыну от первого брака Топи и еще молодой жене Сирке.

Каждый раз, повернувшись к стене, Пертти видит одни и те же узоры. Обои стары и просалены, а узоры сакраментальны и вечны. Они говорят о непреходящем смысле жизни и бытия. О том, что мы, умерев, не исчезаем, но уходим в сакральный мир предков.

Но Пертти от этого не легче. Что он скажет своим предкам, придя к ним? Что он успел сделать за свою мигом пролетевшую жизнь? Продолжить род, воспитать хорошего работящего сына. Да, он родил сына, но разве мы – червяки, живущие только ради того, чтобы пожрать и размножиться? Вот какие мысли не давали Пертти успокоиться и заснуть. Или заснуть и уже успокоиться. И червяки с раками грызли его изнутри.

От мыслей о беспомощности своей Пертти было больно вдвойне. Болело где-то в районе кишечника под печенью и еще в душе. Вначале Пертти не говорили, что у него рак, а сам понял он это не сразу. Просто чувствовал, что загнил и зачервивел.

И не то чтобы Пертти был глубоким стариком, хотя и выглядел куда старше своих сорока девяти. Просто он чувствовал, что разлагается изнутри. Что газы выходят из него непроизвольным образом. Что тело превратилось в помойку. И запах изо рта. И простыни липкие, словно они варятся в баке, кипят, тлеют вместе с торфяным огнем, как на болоте, и потому пахнет от них бомжатником.

Он вспоминал, как ему досталась квартира в этом кондоминиуме. Как он стоял в очереди, требовал, ругался. Может, отсюда такой запах и полное отсутствие аппетита. Но, с другой стороны, его жизнь прошла не совсем уж бездарно. Да, если глянуть с другой стороны, было чувство, что круг прошел не зря, что успел родить сына. Построить дом, эту вот клеть. Оклеить его обоями. А теперь сын повторяет его путь, продолжает его бытие. Круг завершен. У него была своя страна, свой род, свой язык, свой дом и свой сын.

– Спасибо, спасибо, – шептал Пертти тайным хозяевам и служителям дома, повернувшись к вечным узорам. – Спасибо вам, спасибо за всё.

Пертти считал, что всех и всё в этой жизни следует благодарить. А особенно – служителей «Дома» и его домовых. В сущности, Пертти был сейчас главным священником нашего кондоминиума. Он чуть ли не единственный, кто каждый миг и час благодарил домовых и общался с ними.

А жена – еще молодая женщина и может еще успеть реализовать себя. У нее всё еще впереди.

Лежа в своей комнате, Пертти слышал, как сантехник Каакко тискает его Сирку, как он щупает и мацает ее. И как она повизгивает и хихикает в его объятиях, словно блаженная. Благо, их квартира большая, трехкомнатная, так что есть куда привести мужика, чтобы любовники могли вести себя несдержанно и громко.

«Молодец, сынок, – думает Пертти про Каакко со слезами на глазах. – Зажимай ее крепче, чтобы она смогла разродиться новым потомством. Спасибо, спасибо тебе».

Сам не зная почему, Пертти называет Каакко сынком. Может, потому, что они с Сиркой хотели, чтобы у них родился еще один сын. А еще потому, что очень любит свою жену и хочет, чтобы ей было хорошо.

«Ничего, она еще молодая, – думает Пертти. – Пусть повеселится».

Просил он ее только об одном: чтобы не выходила замуж за актера.

Если у Пертти и Сирки был сын, то у Ванни и Тапко детей не было. Потому что больше всего на свете Ванни и Тапко любили комфорт. Они и поженились-то по любви к комфорту, точнее сказать, Ванни вышла замуж за Тапко по любви к комфорту. Женщины всегда выбирают. Иногда выбирают квартиру, иногда мужчин, но чаще детей. Ванни же выбрала комфорт, очаровавшись нежностью и даже какой-то женственностью Тапко, но более всего – его вместительной ванной комнатой.

А что привлекло Тапко в Ванни, сказать трудно. Но что-то понравилось, это точно: ведь Тапко привык долго и привередливо выбирать нужный канал, удобно устроившись в кресле перед телевизором. Также тщательно, похоже, Тапко выбирал жену – и вот выбрал. Только теперь никак не мог вспомнить, чем же его привлекла Ванни. Может быть, его добрая, мягкая натура и обходительно-уважительные манеры помогали ему оставаться в неведении. Ведь выбирают всегда женщины. К тому же Тапко никогда не настаивал на немедленной близости, а терпеливо ждал у телевизора, когда его выберут, предоставляя избраннице свою ванну на целые часы.