Ильдар Абузяров - ХУШ. Роман одной недели

– Петровы, – ответил я только потому, что со школы помнил, что Петровы – одна из самых распространенных в России фамилий.

– А телефон не знаете?

– Нет.

– Перезвоните через пару часов. Мы с ними попробуем связаться. – Так я впервые узнал, что такое ФСБ. ФСБ – сухая организация в сером прямом бушлате большого серого здания. Этакий коллежский асессор в серой шинели, что мешает встречаться родственникам. Где бы, в каких бы городах, я потом ни был, везде эта серая выправка гигантского дома. Казенный, как мой «отчим дом».

– Ну что? – спросил дежурный, подозрительно глядя на меня. Он был, как и мой отчим, одет в военную форму.

– Сказали, чтобы позвонил позже! – ответил я. – Пойду пока покурю.

Разумеется, через час я перезванивать не стал. А направился прямиком на вокзал. Я вполне сходил за туриста. В рюкзаке-ранце у меня было припасено несколько банок консервов. Буханка черного, походный нож, спички и солонка с солью. Бутыль питьевой воды. Вполне достаточно, чтобы продержаться в лесу несколько дней.

На вокзал в Петрозаводске я шел по карте. Я вообще ориентировался в своем побеге по картам. И по ним мне, кровь из носу, нужно было добраться до Костамукши – ягодного края. До моей земляничной поляны. Коста – это я знал по названию пригорода Нижнего «Кстово» – ягодное место. Отсюда, возможно, и костяника и Костомукша. А уже оттуда, из моей Костамукши, лесом, лесом, ягодными и грибными местами до самой границы.

Но, к моему ужасу, на вокзале я обнаружил, что то, что мне виделось, как обычная областная электричка, оказалось не совсем обычным поездом с дежурившими у вагонов проводниками в такой же зеленой, как у пограничников, форме. Проводники внимательно проверяли билеты, пропуска и паспорта.

И тогда, не зная, что делать, в отчаянии я решил ехать на свою земляничную поляну на крыше поезда. Я лихо вскарабкался между вагонами по резиновым боксам. Меня вдохновили вестерны и «Неуловимые мстители». Ведь я тоже собирался на дикий Запад. Чувство мести и неизбежного торжества справедливости переполняло меня, особенно когда поезд качнулся и тронулся, а я убедился, что остался незамеченным.

Но мой пыл очень быстро начал остывать, по мере того как поезд набирал скорость. То ли кино врет, то ли скорости изменились. Пронизывающий ветер сбил с меня спесь и выдул все романтические картинки из головы. Он пришиб меня к крыше вагона. Я лег за небольшую выпуклость воздухозаборника и ухватился за него руками.

Я лежал, прижав голову, около полутора часов, пока состав не остановился на каком-то из полустанков. Это было отдушиной. Я очень сильно замерз, пальцы мои закостенели. Ветер был такой силы, что я захлебывался. А теперь у меня появилась возможность размять пальцы и перевести дух. Я поднял голову, осмотрелся и увидел, что мы стоим на разъезде среди других поездов и железнодорожных построек.

И тут вдруг я услышал объявление из мегафона, так похожее на равнодушное объявление на вокзале. Мол, пассажир Петров Петроним Петрович, вас просят подойти к кассе номер восемь. Или: вас ожидают у кассы номер восемь. На вокзале я бы не обратил на это объявление никакого внимания. Но тут мне пришлось прислушаться, потому что теперь все объявления касались меня лично.

– Внимание, внимание, на крыше вагона пассажирского поезда номер восемь человек! – монотонно гудел громкоговоритель. – Дежурная бригада! На крыше состава находится человек!

Теперь сомнений, что объявление звучало про мою честь, не осталось. Видимо, меня заметили с верхотуры пограничной вышки. А тут еще раздался лай собак, может, деревенских или даже бездомных, а может, псин, побирающихся у смотрового домика обходчиков или вагончика дорожных рабочих. Но у страха, как известно, глаза велики: а вдруг это овчарки пограничников? Я мигом соскочил-спрыгнул с вагона, как когда-то прыгал с гаража и забора соседского сада. А потом юркнул под цистерну грузового состава, словно закатился под плинтус. Бежал я, петляя, то и дело ныряя между колесами грузовых вагонов и цистерн, пока лай собак не стих, не успокоился в моем сердце.

По уши свалившись в овраг у опушки леса, я видел, как ушел мой поезд. А потом была ночь в глухом лесу. Бессонная, холодная. Солнце уже заходило, и не было никакого шанса вернуться в город. А на станцию я идти боялся. Сколько раз я представлял себе, как проведу один ночь в лесу. Но на деле все оказалось труднее. Может быть, от чувства невыполненной задачи. Поражение давило на меня, и, греясь у костра, я хотел только одного – очутиться рядом с мамой, в теплой постели своего дома.