Владимир Фомичев - Человек и история. Книга вторая. «Шахтёрские университеты» и «хрущёвская оттепель» на Северном Урале

Приполярная весна была в самом разгаре. Днём и даже по вечерам окна общежития были широко раскрыты. Из одного из этих окон громко звучала музыка. Это крутил свои пласты Рудик Меньщиков, с которым я познакомился и даже подружился. Пластинки он доставал по тем временам самые стильные. Среди них были латиноамериканские самбы, румбы, была неплохая коллекция немецких шлягеров. Ещё бы, в жилах у Рудольфа текла немецкая кровь. Сам Рудик об этом старался умалчивать, но быстро понял, что со мной можно откровенничать на любые темы. Мало того, у Рудика был свой передатчик, этакая радиостанция, небольшого радиуса действия. Тогда очень многие увлекались подобным радиолюбительством, что повышало коммуникабельность среди «продвинутых». Были среди этого сообщества и радиолюбительницы. Настроит Рудик свою волну, общается с кем-нибудь, транслирует свои музыкальные шедевры, а его товарищ по комнате, Виктор, по прозвищу «Конь», следит за улицей, и как только появляется решётка радиолокатора, предупреждённый Рудик тут же сматывает удочки, то есть разбирает свою радиоустановку.

По сути это было очень несложное устройство, состоящее из нескольких ламп, проводков, диодов, сопротивлений, нужных в несложной схеме. Все эти части быстро рассовывались по чемоданам, и Рудик удовлетворённо хмыкал: лови Кондрата. Правда, были случаи, когда службистам и удавалось накрыть какого-нибудь зазевавшегося радиолюбителя. Это немудрящее оборудование изымалось органами. И бедолага, лишённый своей привязанности, как пьяница стаканчика, тут же принимался хлопотать об устройстве нового, подчас даже более мощного устройства. И очень скоро воскресал новый-старый хулиган эфира, как их обзывали блюстители порядка.

Вокруг Рудика группировались парни, компания, в которую и я включился. В этом шахтёрском посёлке быть одному было не только не модно, но и не безопасно. Вокруг были не только шахты, но и лагеря заключённых. После освобождения бывшие заключённые не сразу уезжали на прежние места, а оставались здесь, кто поработать на шахте, а кто и финкой, лишь бы обзавестись деньгами. Вечерами ходили на «танцульки», иначе это мероприятие и не назовёшь. Называли их ещё «пятачками», эти огороженные дощатые площадки, на которых имелась будка, где крутили пластинки, и на которых время от времени, как аттракционы, вспыхивали драки. Хорошо, если с обычным мордобитием, хуже, когда в ход шли ножи и особенно опасные шила, или заточки.

Моё пребывание на практике совпало с разгулом белых ночей. Когда совпадали смены, мы с Рудиком ходили к чепку, где продавалось вино и пиво. Укладывались на травушку на одеяльце, принесённое с собой, и, щурясь на солнце, общались на интересующие нас темы, промачивая запылённые угольной пылью глотки рябиной на коньяке и жиденьким местным пивком.

Стал я ещё и свидетелем забастовки шахтёров, в которой участвовала и наша бригада. А причина была в том, что на несколько дней задержали зарплату. Шахтёры, как полагается, оделись в спецовку, взяли свои «самоспасатели» и светильники, опустили свои жетоны, но в шахту не пошли, а улеглись на траву в скверике возле комбината.

Об этом сразу же доложили в комбинат «КОСПАШ-уголь», и его управляющий срочно прибыл для выяснения причины забастовки. Он переговорил с шахтёрами и пообещал, что, когда они поднимутся на-гора, в кассе их будут ждать деньги. Его знали и ему поверили. Когда первая смена поднималась на-гора, вторая, спускаясь, порадовала их: деньги дают, мы уже получили. Была уже первая половина июля, когда я, сдав с рук на руки комбайн Капитонову, отдохнувшему до неузнаваемости, распрощавшись с новыми друзьями-товарищами, покинул это место, нигде не отмеченное на обычных картах, географических, разумеется. Для меня наступило время, когда я мог впервые в своей жизни позволить ни в чём не отказывать себе.

В Москве в магазине «Мода», куда я зашёл уверенный в себе, а скорее всего в своём кошельке, я среди серенького ширпотреба узрел яркий костюм с претенциозным названием «фестивальный». Штаны этого набора были ярко-синие, клетчатый пиджачок имел общий тон коричневый, но с очень яркими клетками, различных интенсивных цветов. Третья деталь этого сокровища была представлена «рубашкой-расписухой», от которой у меня даже зарябило в глазах и немножко закружилась голова. Ещё бы, это всё после чёрно-серого ландшафта угольных копей.

Я, недолго раздумывая, изъявил желание тут же приобрести это сокровище, которое в этом магазине было представлено в единственном экземпляре. Магазин, очевидно, не спешил расставаться с этой своей яркой рекламой, но шуршание новеньких кредиток, моё многообещающее подмигивание совратило продавцов, и этот товар перешёл в мои руки.