Элиз Вюрм - Красное платье

– Вы мне нравитесь, Мэй, – Вдруг сказал ей Океанос. – Очень нравитесь!

Мэй поразила нота прозвучавшая в его голосе – безмятежность…

В холле ее встретила Сильвия.

– А где Океанос?

– В машине.

Мэй оказалась не готова к встрече с ней.

– Что с тобой, Мэй?

Дочь посмотрела на нее с удивлением.

– У меня все хорошо. – Сказала ей она.

– У тебя всегда все хорошо!

Грустно Сильвия посмотрела нее.

Мэй вспомнила Томазо отталкивающего отца не потому, что ему не жаль его, а потому, что жаль.

– Прости меня. – Сказала она дочери.

– За что? – Прагматично сказала ей Сильвия.

За то, что тебе нравится мой муж?!

Мэй была смущена словами дочери до такой степени, что не вышла к обеду. Пришла Палома, постучалась в дверь, подождала, не получив ответа, постучалась еще раз, более энергично.

Она не ответила.

Через несколько минут раздался другой стук в дверь и: «Мэй! Что-то случилось, Мэй?!».

Он был встревожен, Океанос…

Мэй подумала, с годами все, кого я оттолкнула забыли меня. Я не осуждаю их. И себя не осуждаю. Шопенгауэр сказал: «Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий». И… никто не страдал.

– Мэй, пожалуйста…

Океанос…

Она почувствовала, что он не уйдет.

Мэй вспомнила «Какой он, ваш отец?

– Uomo. Мужчина».

– Откройте, Мэй, или я выломаю дверь!

Она подумала, да, ты не уйдешь…

Раздался глухой удар в дверь, сдавленное проклятие.

Мэй словно очнулась, быстро встала, подошла к двери, открыла.

– Привет. – Сказал ей Океанос, увидев ее.

Она очень удивилась. Он был почти спокоен, только в глазах было мрачное волнение.

– Вы свели меня с ума. – Обвиняюще сказал ей Океанос.

– Я не хотела.

Мэй заглянула ему в глаза. Это было трудно и легко.

– Вы не читали поэму про Ян-гуйфэй? – Вдруг спросил ее он.

– Нет. А кто это?

– Женщина.

Океанос улыбнулся.

– Из тех, которых «иногда душат, но никогда не бросают» 4.

Мэй засмеялась.

– «Нам, птицам неразлучным/ судьба одна дана/ как двум ветвям на древе/ сплетенным, как одна» 5…

Вновь улыбка.

– Он любил ее, но задушил.

– Печально. – Лукаво сказала она.

– Да, – Весело согласился он. – «Печально» – сказала она, и умерла!

Мэй вспомнила «Тебе нравится мой муж?!».

Нравится, подумала она. Но… жизнь продолжается!

Океанос привел ее в обеденную. Мэй сказала ему, что придет сама, но он сказал ей «нет».

Мэй вспомнила, как тогда в Остерии, хотела заплатить за себя, но Океанос сказал ей «Я никогда не позволю женщине платить. Я не сопляк. Если вы не хотите оскорбить меня, уберите ваш кошелек».

Она не поняла его, но согласилась. Иногда проще согласиться.

Сейчас Мэй поняла, что Океанос… так воспитан, Мужчиной.

Он сказал ей (возможно, для того, чтобы смягчить свою резкость):

– Если бы вы знали моего отца… Он часто говорил мне «У мужчины есть только гордость, у женщины есть все, а у мужчины только гордость»!

Молодой человек тоскливо улыбнулся.

– Отец прав – мужчина может потерять все, но не гордость!

Как странно звучали для нее слова Океаноса.

Она спросила его:

– Гордость… что это значит? Для вас?

– Знаете, за что я уважаю Ставроса? – Вдруг сказал ей Океанос. – Он не позволил обстоятельствам раздавить себя!

Он задел ее за живое, этот мальчик.

– Один человек сказал мне, что мой отец пошел против морали, но… я так не думаю.

Океанос не договорил, Мэй поняла это.

– А что вы думаете?

Он посмотрел на нее с удивлением, так, словно ее вопрос стал для него неожиданностью.

– Легко морализовать когда тебе сытно тепло и удобно! Ему пришлось выбирать – женщина и ребенок, или положение и привилегии!

– И он выбрал любить. – Поняла его, она.

– Он выбрал жить как мужчина, а не слюнтяй!

Океанос вдруг улыбнулся.

– «Je n’ai pas changé«… В репертуаре Хулио есть такая песня. «Я не изменился».

Он улыбался так нежно и светло.

Молодой человек заглянул ей в глаза.

– Ни смотря на все свои потери, мой отец счастливый человек, он ничего не потерял!

Мэй удивилась, это прозвучало парадоксально.

– Его лучший друг остался с ним, женщина, которая любила его, и поняла, что он счастливее с другой женщиной, чем был с ней, тоже осталась в его жизни.

Океанос сделал паузу, закурил.