Элиз Вюрм: Красное платье

Она поняла.

– Сначала заканчиваются слезы, а потом добродетель.

Когда Мэй вошла в гостиную в сопровождении Паломы, Океанос сидел в кресле, а у его ног лежала немецкая овчарка.

Молодой человек вежливо встал, собака не пошевелилась.

– Это невоспитанное существо зовут Шоколад, – Сказал ей он, посмотрев на собаку. – Мы давно дружим. Очень давно. И уже не пытаемся перевоспитать друг друга.

Океанос перевел взгляд на нее.

– Друзья это те, кто не пытается перевоспитать друг друга.

Он посмотрел на Палому, кивнул ей, и она вышла.

– Что вы желаете в качестве аперитива? – Спросил ее Океанос. – Ракия? Бехеровка? Узо?

Мэй улыбнулась.

– Я бы хотела попробовать все, но боюсь опьянеть, и наговорить глупостей или гадостей.

Он посмотрел на нее очень весело.

– Опьянеть это прекрасно, я уже давно не был пьян.

– У вас все впереди.

– У меня настолько все впереди, что уже позади.

Она рассмеялась.

Шоколад облизнулся и лег на бок.

Океанос подошел к ней.

– Давайте выпьем! Когда все позади, остается только пить!

Мэй посмотрела на него – ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него.

– Вы сказали мне, что Сильвия сейчас в Риме со своими друзьями… А вы… почему? Не в Риме…

Улыбка на его губах. Или усмешка?

– Мне там не рады.

Она удивилась.

– Мне нигде не рады, Мэй!

Океанос заглянул ей в глаза.

– Я убийца, я не говорил вам об этом? Я убил двух человек!

Она увидела его только через два дня, и когда она увидела его, она почувствовала, что ей не хватало его.

Он вошел в обеденную, высокий и изящный, одетый в белую рубашку поло и темно синие брюки, он сказал ей:

– Доброе утро, Мэй!

– Здравствуйте, Океанос. – Улыбнулась она.

– Вы не против… позавтракать со мной?

Он спросил ее об этом так тихо.

Мэй почувствовала, что ему было не просто прийти.

– Я всегда «за», – Улыбнулась ему она. – Я как Полианна: «Я считаю, что надо есть торт и получать удовольствия тогда, когда их тебе предлагают; так что я хочу посмотреть все, что могу сейчас, пока я здесь» 2…

Океанос посмотрел на нее задумчиво.

– Вы так говорите… Словно прощаетесь – с жизнью!

– Каждый день это прощание с жизнью, но это не значит, что мы умрем!

В его тигриных глазах отразилось смятение.

Он сел за стол, заглянул ей в глаза.

– Ваше отношение ко мне не изменилось?

– Честно?

Мэй тоже заглянула ему в глаза.

– Лично мне вы ничего не сделали.

Она подумала, как трудно посмотреть в глаза…

Мэй сказала Океаносу:

– Не мне осуждать вас, не мне!

– Perché 3?

– Мы все настолько не правы в чем то, что правы во всем.

Его желтые глаза потемнели.

– Тот, кто живет и ни о чем не жалеет, либо дурак, либо святой.

– А может, сумасшедший?

Угасающее солнце, там, в его глазах.

– Сумасшедшие так счастливо несчастливы.

Он улыбнулся.

– Счастливое несчастье?

Она тоже улыбнулась.

– Да, они все забыли! Нет страшнее потери, чем все забыть!

– Но ведь это такое облегчение, все забыть!

– Облегчение, Океанос, это вспоминать, и радоваться что это было!

– А если ты убил?!

Океанос нахмурился.

– Живи – вставай утром, ешь, пей, ходи на работу, люби, гуляй, смотри кино и… чувствуй, как прекрасно было то, что ты отнял!

Он вдруг сказал ей:

– Составьте мне компанию, Мэй.

Нота в его голосе, самоуглубление – Мэй показалось, что этот человек «вещь в себе», что он не одинок, у него есть он сам.

– Компанию?

Рассвет в его глазах.

– Мне нужно съездить в одно место. Меня ждет один человек.

Она почувствовала, что эти глаза завораживают ее, то темно, то светло.

– Разве я не помешаю вам?

– Вы – нет.

Мэй услышала музыку, прислушалась.

– Зеркало, зеркало… – Сказал Океанос с улыбкой. – Рена Джонс «Зеркало мне»…

Его глаза загорелись как солнце.

– Вы любите музыку?

Она тоже улыбнулась.

– Страстно!

Он заулыбался.

Рена Джонс пела так пронзительно.

Пахло кофе, выпечкой.

Мэй посмотрела на его руки ломающие булку.

– Вы пообщались с дочерью?

Она посмотрела на него.

– Иногда мне кажется, что я озверела.

Океанос засмеялся.

– Я серьезно, – Мэй заулыбалась. – Я ни с кем не говорю!

– Никто ни с кем не говорит, Мэй!

Он заглянул ей в глаза.

– И все умирают от одиночества!

Сильвия спала когда они сели в машину – Мэй хотела предупредить ее… Палома сказала ей с усмешкой «Вы напоминаете мне Томазо».

Она спросила ее: