Наоми Вуд: Миссис Хемингуэй

Хэдли забралась обратно в постель. Попыталась потихоньку подтянуть к себе край простыни, в которую завернулся Эрнест, – чтобы он не догадался, что она куда-то уходила. Но муж крепко зажал ткань в кулаке. Нежно коснувшись губами его уха, она прошептала: «Ах ты воришка».

Эрнест молча сгреб ее в охапку, прижал к себе. В Париже ему нравилось вставать рано, и около девяти он уже принимался за работу. Но в Антибе они с Хэдли подолгу не могли разомкнуть объятий, точно в пору первой волны влюбленности. Хотя оба понимали, что это лето станет концом всего. Лежа на его руке, Хэдли думала, как получилось, что она потеряла его, хотя нет, нельзя так говорить до тех пор, пока он не потерян окончательно. Скорее Файф и Хэдли замерли в напряженном ожидании, словно два пассажира, заметившие, что освобождается одно место в набитом автобусе.

– Пойдем поплаваем.

– Еще слишком рано, Хэш.

Он лежит с закрытыми глазами, но Хэдли заметен легкий проблеск между век. Что, если сейчас Эрнест оценивает их обеих? Мысленно ставит их на чаши весов. Жена? Или любовница? Любовница или жена? Хэдли словно слышала его мысли.

Она спустила ноги с кровати. Стоит открыть ставни, и солнце ворвется и затопит спальню. В такую жару Хэдли чувствует себя слишком громоздкой. После родов лишний вес никуда не делся, он залег у нее на бедрах и уходить не желал. Даже собственные волосы кажутся непомерно тяжелыми.

– Мне тут надоело. – Она проводит рукой по потной шее. – Ты не скучаешь по дождю и серому небу? По зеленой траве? Хоть по чему-нибудь?

– Сколько там натикало?

– Восемь.

Эрнест обхватил ее за плечи.

– Нет.

– Почему?

– Я просто не могу. – Ее голос пресекся.

Хэдли отходит к туалетному столику. В зеркале видна ее грудь, проступающая под ночной рубашкой. Эрнест следит за ней несчастными глазами. Хэдли распахивает ставни, и в комнату врывается безжалостный белый свет. Эрнест натягивает простыню на голову, сворачивается клубочком. Хэдли частенько не понимала, как к нему относиться – как к ребенку или как ко взрослому мужчине. Хотя Эрнест был самым умным из всех, кого она знала, но иногда он пробуждал в ней настоящий материнский инстинкт.

В ванной комнате прохладнее, ванна на когтистых лапах приглашает плюхнуться в холодную воду. Но Хэдли лишь ополаскивает лицо и шею. От солнца ее кожа покрылась веснушками, волосы порыжели. Вытираясь, она вспоминает прошлое лето в Испании. Хемингуэи смотрели бег быков и ныряли в бассейн. А потом Эрнест сам вытирал ее: его руки поднимались вверх от лодыжек по внутренней поверхности ног, осторожно промакивали грудь полотенцем. Матери страшно бы не понравилось подобное публичное шоу. «Оставьте все это для своей спальни», – ворчала бы она. Но это лишь возбуждало обоих: Эрнест, нежно вытирающий каждый дюйм тела своей жены.

Кстати, тогда Файф тоже отдыхала с ними, хотя в тот раз все выглядело вполне невинно. Хэдли уверена или почти уверена, что тогда между ними ничего не было. Все случилось позже. Катастрофа. Возможно, весной. Сестра Файф Джинни с датами никогда не дружила. Но теперь, когда Эрнест и Файф стали любовниками, воспоминание о трех счастливцах, загорающих под солнцем Памплоны, казалось безнадежно испорченным, словно поцарапанный ржавым гвоздем капот новенькой машины. Как мог Эрнест так равнодушно пустить их брак под откос? Хэдли улыбается сама себе: «Вздыхаешь, как глупая домохозяйка из глянцевого журнала!» Она ни за что не призналась бы Эрнесту, что почитывает на досуге подобные истории. Хэдли бросает ему из ванной купальный костюм, ставший за ночь жестким.

– Давай, Эрнест. – Вслед за костюмом показывается ее рука. – Пошли, пока не очень жарко.

Эрнест неохотно выбирается из кровати и молча одевается. Под плавками белеет пятно – единственное на загорелом теле, и ей больно видеть, до чего он красив. Хэдли запихнула полотенца в пляжную сумку вместе с книжкой (роман э. э. каммингса [2], который она безуспешно пытается читать) и солнечными очками, глядя, как Эрнест натягивает вчерашнюю одежду.

Вот он взял яблоко с буфета, подержал на раскрытой ладони. На террасе, рядом с лавандой в терракотовых горшках, на веревке висит купальник Файф. Он покачивается, ожидая прикосновения ее рук, движения ног, мягких кивков головы. Хемингуэи проходят мимо ее двери. Облаченные в «форменные» – все на Ривьере их носили – полосатые купальные костюмы, рыбацкие кепки и белые шорты, они тихонько ступают по гравию, чтобы не разбудить ее. Словно это они, мистер и миссис Хемингуэй, и есть тайные любовники.