Кэтрин Патерсон - Мост в Терабитию

– Маму-уль! – опять завелась Бренда. – А можно еще один? Чтобы у каждой было по три?

– Нет!

– За два пятьдесят ничего не купишь. Одну пачечку тетрадок, которые пойдут на…

– Нет!

Элли шумно встала и начала убирать со стола.

– Твоя очередь мыть посуду, Бренда, – громко сказала она.

– О-о-о-о!

Элли огрела сестру ложкой. Джесс перехватил ее взгляд. Бренда перестала выть полунакрашенным ртом. Она была глупее Элли, но все-таки знала, что маминым терпением злоупотреблять не стоит.

Значит, мыть посуду опять придется ему. Мать никогда не заставляла работать малявок, хотя, если исхитриться, можно спихнуть что-то на Мэй. Он снова привалился щекой к столу. Утренний бег доконал его. Каким-то вторым слухом он слышал рев старого «бьюика» («Маслица требует», – сказал бы отец) и веселое жужжание по ту сторону двери. Это Элли с Брендой болтали с семью Тиммонсами.

– Ладно, Джесс. Встань, не ленись. У Мисс Бесси вымя, наверное, уже землю скребет. А тебе еще собирать бобы.

«Не ленись»! Это он-то ленится? Он позволил своей голове еще минутку полежать мертвым грузом.

– Джесс-си-и!

– Да, мам. Иду, иду.

Именно Мэй Белл пришла к нему на бобовую грядку сообщить, что в бывший дом Перкинсов на соседней ферме вселяются какие-то люди. Да, у самой двери там стоял контейнер, из этих двойных, огромных. У новых жильцов вещей хватает! Но долго они не задержатся. Перкинсов дом – один из тех старых, ветхих деревенских домов, в которые въезжают, когда некуда деться, и выселяются поскорее. Позже он думал, как странно получилось, что это было важнейшее событие в его жизни, а он на него чихать хотел, будто ничего не произошло.

Вокруг его потного лица и потных плеч вились мухи. Он кидал бобы в корзину и молотил их обеими руками. «Кинь мне футболку, Мэй Белл». Мухи – это тебе не какой-то контейнер.

Мэй Белл поскакала в конец грядки, подобрала его футболку с того места, куда он ее положил, и вернулась, держа ее вытянутой рукой.

– О-о-о-о, как воняет! – сказала она Брендиным голосом.

– Да заткнись ты, – огрызнулся он и вырвал у нее футболку.

Элли с Брендой к семи не вернулись. Джесс управился с бобами и помогал матери их консервировать. Она никогда этим не занималась, кроме тех случаев, когда от жары совсем уж нельзя было стряпать. Настроение у нее, само собой, было жуткое, она весь день орала на Джесса и так устала, что не могла даже приготовить ужин.

Джесс смастерил себе и младшим сестрам сэндвичи с арахисовым маслом, и, поскольку на кухне было все еще жарко и она до тошноты пропахла бобами, они втроем пошли есть во двор.

Контейнер все еще стоял у дома Перкинсов, но вокруг никого не было видно, и Джесс решил, что разгрузку закончили.

– Надеюсь, у них есть такая девочка, как я, – сказала Мэй Белл. – А то мне играть не с кем.

– А Джойс Энн?

– Ну прям! Она малявка, вот она кто.

У Джойс Энн задрожали губы. Потом ее коротенькое тельце дернулось, и она истошно заорала.

– Кто там дразнит ребенка? – взвыла мать из-за двери.

Джесс тяжело вздохнул и сунул свой последний сэндвич прямо в распахнутый рот Джойс Энн. Она широко раскрыла глаза, но рот захлопнула, чтобы не потерять неожиданный дар. Может, теперь он получит хотя бы минуту покоя.

Он вошел в дом, притворив за собой дверь, и проскользнул за спиной матери, покачивающейся в качалке перед телевизором. В комнате, которую Джесс делил с младшими, он порылся под матрасом и вытащил блокнот и карандаши. Потом лег на живот и стал рисовать.

Рисовал он так, как иные пьют. Рисунок начинался в мозгу и впитывался в усталое, напряженное тело. Ох, как он любил рисовать! Чаще всего – животных, и не просто животных – например, Мисс Бесси, – а дурацких каких-то, ненормальных. Почему-то ему нравилось ставить своих зверей в немыслимые ситуации. Вот гиппопотам только что сорвался со скалы и летит кувырком – это можно понять по клубящимся линиям – прямо в море, из которого торчат пучеглазые, удивленные рыбы. Над гиппопотамом – не над головой, она внизу, а над задницей – плавает пузырь, на нем написано: «Ой, я очки забыл!»

Джесс заулыбался. Если он решит показать это Мэй Белл, придется объяснить, в чем шутка, но уж тогда она будет ржать, как публика в телешоу.

Он бы не прочь показать рисунки отцу, но вряд ли осмелится. Еще в первом классе он сказал, что, когда вырастет, будет художником. Ему казалось, что отец обрадуется, ан нет – он удивился. «Чему вас только учат в этой школе! Старые метелки делают из моего сына какого-то…» Он не сказал, кого именно, но Джесс понял, о чем речь. Это и через четыре года не забудешь.