Андрей Дудко - Наша фабрика

– Ну и глупость, – сказала Дышло и перечитала. – Ну и ерунда.

Ведь всегда такие стихи писались, подумала она. Для газеты пойдет. Но для себя? Они же неправильные!

На холм взбирались покрытые гусиной кожей голые женщины. Еще издалека они заметили блокнот в руке поэтессы и обрадовались. У Дышло желания демонстрировать им произведение не было. Она положила блокнот в сумочку и озорно пританцевала, чтобы рассеять их внимание. Это не спасло.

– Написала? – спросили у нее.

– Написала, – не смогла она соврать.

– Читай.

Они повесили полотенца на плечи и выстроились в ряд. Поэтесса нехотя вынула блокнот и зачитала. Реакция была такой же, как и на прошлые стихи. Хлопнуло несколько аплодисментов, блики радости осветили группу.

– Шедевр, – безапелляционно сказала Дуванчик.

– Прекрасные, удивительные строки, – согласилась с ней Бенько.

Поэтессе их интонация показалось несколько натянутой. Она решила, что подруги хвалят просто по привычке. Неискренние комплименты еще больше подавили ее.

Спустившись с солнечного балкона, экскурсия поехала дальше.

Ребенок Бенько пилил ножичком кресло перед собой.

– Что ты делаешь? – отняла у него оружие Дышло. – Нельзя!

– Если я вас похвалила, – сказала Бенько, – то это не значит, что я разрешила вам воспитывать моего ребенка!

Что это за “я вас похвалила”? – возмущенно думала поэтесса. – Зачем это сказано?

Ехать было недалеко – только разогнавшись, автобус встал.

– Вот и цель нашего путешествия, – доложила Дурович. – Великий Свято-Успенский монастырь.

Растрепанные и слабые после купания, пассажиры вышли на песчаную обочину. Накрыв глаза тенью, Грибнюк спросила:

– А когда мы будем кушать?

– У нас заказан стол в закусочной, – вежливо сообщила Дурович. – Покушаем после того, как рассмотрим все достопримечательности.

– Скорей бы, – сказала Грибнюк.

Дурович подвела отару к воротам в монастырь и раздала платки.

– Заходим гуськом! Не душимся! – велела она, когда экскурсия раздавилась о ворота.

Нагулявшись по монастырю, экскурсанты собрались на лужайке с видом на весь ансамбль. Дурович начала рассказ.

– Сейчас мы увидим главную святыню этих мест. Чудесную икону божьей матери. Икона нерукотворная, необычайно маленькая и благостная. В 1470 году она явилась под обычным деревом в белых потоках прекрасного неземного сияния. В честь ее появления соорудили деревянный храм, который, однако, вскоре сгорел. Вместе с ним сгорела и икона. Тогда возле руин храма возникла странная дева невыразимой красоты, которая снова принесла людям икону. Люди очень обрадовались и на второй раз поместили святыню в каменный храм…

Рассказ приостановился, потому что деревенские комары беспощадно терзали Дурович, и она вынуждена была некоторых убить. Экскурсанты тоже страдали от свербящих ран и махали на комаров выданными у входа платками. Все комары, как и их жертвы, были странствующими женщинами, оставившими своих мужей сидеть в безопасности.

– Ну ладно уже, хватит, – сказала Грибнюк, воспользовавшись паузой. – Пойдемте скорей смотреть на икону!

Экскурсанты подняли на знамена ее лозунг и пошли в главный собор. Внутри собора их встретил обходительный священник с двумя семенящими служками за спиной. Он сам провожал каждого посетителя к иконе и заставлял ее целовать. Дышло оробела в атмосфере величия и строгости, и когда священник взял ее за руку и повел к святыне, забыла саму себя. Поднявшись по ступеням, она неловко опустила губы в бликующее стекло, и только потом увидела икону. На миниатюрном овальном образке из пористого и ветхого материала, не то дерева, не то камня, проступали вздутые скелеты людей, по умиротворенным позам которых можно было понять, что они святые. Образок был не сразу различим в пышном, сверкающем драгоценностями окладе, состоящем из венка, листьев, узоров тонкой работы, а также вывешенных на цепочках крестов. Дышло старалась разглядеть лица в стертых силуэтах, но видела лишь рыхлую породу, застывший момент страшного подземного кипения. Она простояла, разрушая зрение и всматриваясь в темные поры, пока священник не оттащил ее за руку. Икона оставила пустое впечатление, несравненно ярче запомнились выпуклые богатства оклада. Что-то было хорошее в том, как самоцветы и развернутые на цепях кресты окружали образ. Что-то чуткое, любовное.

Когда все выполнили долг перед иконой, экскурсия собралась в закусочной. За длинным столом сидел и обмахивался салфеткой водитель в расстегнутой рубашке. По его эластичному животу бежала тяжелая мутная капля.