Колсон Уайтхед - Подземная железная дорога

– Чтоб быстро бежал сегодня, – сказала Кора.

Он скрестил руки на груди и посмотрел на нее искоса: дескать, разберемся. Честер, сам того не зная, потихоньку превращался в мужчину. На будущий год он уже не станет бегать взапуски, а будет с дружками подпирать стенки, замышляя какую-нибудь выходку.

Рабы, и стар, и млад, собирались по сторонам тележной дороги. Подходили женщины, потерявшие детей, чтобы вновь терзаться тем, что судьба пообещала, но отняла и не даст уже никогда. Группы мужчин угощали друг друга брагой, чувствуя, как унимается в их душах обида. Женщины из хижины Иова редко участвовали в общих сборищах, но Нэг удалось выманить их, ловко отогнав малышню в сторону, чтобы не мозолили глаза.

Милашка, судившая гонку, стояла на финише. Дети не догадывались, но взрослые знали, что в победители она стремится протащить своих любимчиков. Там же, на финише, восседал в кленовом кресле-качалке Пройдоха. Он сидел в нем на крыльце ночи напролет, глядя на звезды, а в дни рождения вытаскивал его на улицу, чтобы быть в гуще веселья, устраиваемого в его честь. Пробежав дистанцию, участники забега подходили к Пройдохе, который наделял каждого, независимо от занятого места, куском имбирной коврижки.

Честер тяжело дышал, упираясь руками в колени. К концу дистанции он скис.

– Почти победа, – сказала ему Кора.

– Почти, – хмыкнул мальчуган и пошел за своим куском пирога.

После последнего забега Кора подошла к старику и потрепала его по руке. Интересно, он видит что-нибудь через свои бельма?

– Сколько тебе лет? – спросила она.

– Дай подумать, – пробормотал он сонно.

В прошлый свой день рождения он сказал, что ему сто один год. Даже если вполовину меньше, он все равно был самым старым негром на северной и южной частях плантации Рэндаллов. Тут уже, по большому счету, не важно, будь тебе девяносто восемь или сто восемь. Жизни удивить тебя нечем, разве что очередным воплощением жестокости.

Может, шестнадцать, может, семнадцать. Так Кора отсчитывала собственные годы. Год назад Коннелли велел ей идти замуж. За год до того ее обработали Пот с дружками. Они не стали больше насильничать, но с той поры, учитывая недобрую славу о хижине Иова и россказни о том, что она с приветом, ни один стоящий парень в ее сторону даже не посмотрел. Шесть лет назад она осталась беспризорницей.

Пройдоха со своими днями рождения все правильно рассчитал, одобрительно подумала Кора. В одно прекрасное воскресенье он просто просыпался и говорил, что у него сегодня день рождения. Иногда такое случалось по весне, в самый разгар дождей, иногда по осени, после страды. Иногда он пропускал пару-тройку лет по забывчивости или по каким-то личным обидам, когда ему казалось, что негры на плантации праздника не заслуживают. С его капризами все мирились. В глазах остальных он был самый старый цветной из всех, кого они когда-нибудь встречали, испытавший на себе все мыслимые и немыслимые пытки, которые только могли прийти в голову белым. У него были бельма на обоих глазах, одна нога короче другой, искалеченная рука, сведенные пальцы которой навеки сомкнулись вокруг невидимого черенка лопаты, но он был жив.

Белые оставили его в покое. Старый Рэндалл смотрел на его дни рождения сквозь пальцы, и его сын Джеймс, вступивший в права наследства, делал то же самое. Коннелли, надсмотрщик, старался не лезть в бутылку, когда по воскресеньям выяснялось, кого именно из девушек с плантации Пройдоха в этом месяце выбрал себе в жены. По поводу всего этого белые как воды в рот набрали: либо не хотели связываться, либо решили, что свобода в малых дозах – лучшая из пыток, поскольку превращает полную свободу в недосягаемую мечту.

Рано или поздно праздник придется на истинный день рождения Пройдохи. Если он до этого доживет. Нет, правда, начни Кора год за годом выбирать себе новый день рождения, то, глядишь, когда-нибудь и попадет в точку. Например, сегодняшний день вполне мог бы оказаться днем ее рождения. На самом деле, что с того, если знаешь, когда именно появился на свет в этом мире для белых? Зачем такое помнить? Это лучше забыть.

– Кора!

Бо́льшая часть невольников с северной половины плантации отправилась на кухню угощаться, но Цезарь мешкал. Вот он, значит, какой. С момента его появления на плантации они ни разу и словом не перекинулись. Новичков быстро предупреждали о женщинах из хижины Иова, чтобы они времени зря не тратили.

– Может, поговорим?

Джеймс Рэндалл купил его и еще троих рабов у заезжего торговца года полтора назад, после эпидемии лихорадки: женщины, одна и другая, стали прачками, а Цезарь и Принс пополнили ряды полевых негров. Кора видела, как он режет по дереву, ковыряет изогнутым лезвием сосновые чурбаки. С буйными компаниями вроде не якшался, но, кажется, подкатывал к Фрэнсис, одной из горничных. Интересно, он с ней спит? Милашка наверняка знает. Кора все как маленькая, а Милашка всегда в курсе, кто с кем и какой будет расклад.