Колсон Уайтхед - Подземная железная дорога

Флетчер остановился, потому что его окликнул знакомый. Он привалился плечом к повозке, которая накренилась на один бок, и раздался шум. Виновата была Кора, но человек ничего не заметил. Он поздоровался и сообщил Флетчеру свежие новости об облаве: говорят, патрульщикам удалось схватить убийц! Флетчер с облегчением перекрестился. В разговор вмешался еще один голос с яростным опровержением слухов: беглецы до сих пор на свободе. Сегодня утром они пытались ограбить фермера, украли несколько куриц, но собаки взяли их след. Флетчер снова вознес хвалу Господу за то, что не оставляет белого человека заботами своими.

О раненом мальчике никто ничего не знал. Флетчер посетовал.

Потом телега опять выехала на тихую сельскую дорогу.

– Да уж, задали мы им жару, – сказал Флетчер, обращаясь не то к лошадям, не то к пассажирам.

Кора снова задремала. Только во сне она могла перестать думать о Милашке. Когда она снова открыла глаза, было темно. Раздалось какое-то громыхание, потом лязг и звук отодвигаемой задвижки. Цезарь ободряюще потрепал Кору по руке. Флетчер поднял циновку, и беглецы на затекших негнущихся ногах вошли в какой-то сарай.

Первое, что бросилось ей в глаза, это оковы. На вбитых в стену гвоздях висела чудовищная коллекция ножных и ручных кандалов – для запястий, лодыжек, шеи всех возможных форм и сочетаний. Был ряд детских кандалов с крохотными наручниками и соединительными цепями, почти цепочками. В ряду по соседству висели наручники такой толщины, что их было ничем не перекусить, и наоборот, такие тонюсенькие, что их можно было переломить пальцем, но сделавший это немедленно подлежал бы наказанию. Отдельный ряд представляли изукрашенные металлические намордники, а в углу лежали цепи с ядрами. Ядра были сложены пирамидой, а цепи змеились по полу вокруг. Среди этих железок были ржавые, сломанные, но были и новенькие, словно их выковали нынче утром. Бродившая вдоль стены Кора дотронулась до металлического обруча с шипами по внутренней стороне. По всей видимости, он предназначался для шеи.

– Жуткое зрелище, – сказал мужской голос. – А я вот собираю…

Никто не слышал, как он вошел. А может, он был в сарае с самого начала? Серые штаны и рубаха из реденькой ткани, почти марли, почти не скрывали его худобы. Кора подумала, что даже у самых заморенных невольников на костях мяса побольше, чем у этого белого.

– Понавез. Из дальних странствий, – продолжал он.

В его речи звенела странная распевность, которая вдруг напомнила Коре о невольниках, потерявших на плантации рассудок. Они говорили так же.

Флетчер сказал, что белого зовут Ламбли, и он легонько пожал им руки.

– Вы проводник? – спросил его Цезарь.

– Смотритель станционный, – ответил Ламбли. – С паром у меня не заладилось.

Вне железной дороги он вел тихую размеренную жизнь у себя на ферме. Эта земля принадлежала ему. Беглых сюда привозили либо с завязанными глазами, либо под циновками, как Кору с Цезарем, потому что, как он сам объяснил, им лучше не знать ничего о том, где находится станция.

– Пассажиров вроде должно было быть трое. Зато места вам хватит, сможете лечь.

Они даже не успели осознать его слова, как Флетчер засобирался домой, потому что его заждалась жена.

– Ну, друзья, я свое дело сделал, – сказал он, прижимая беглецов к груди с какой-то отчаянной пылкостью.

Кора невольно отшатнулась. За эти два дня она успела побывать в руках у двоих белых. Без этого, выходит, свободной не станешь?

Повозка Флетчера удалялась. Цезарь молча смотрел вслед. Вот старик что-то сказал лошадям, а потом его голос затих.

Цезарь стоял нахмурившись. Ради них Флетчер подверг себя безумному риску, даже когда все оказалось куда сложнее, чем он рассчитывал. Они перед ним в неоплатном долгу. И отплатить ему можно было только одной монетой: выжить самим и помочь еще кому-то при первой возможности. Так выходило по Кориному счету. Цезарь был обязан старику куда больше, ведь он столько месяцев ходил к нему в мастерскую.

Ламбли захлопнул дверь сарая, и развешанные по стенам цепи закачались и зазвенели. Ему было не до сантиментов. Он засветил фонарь, вручил его Цезарю и принялся сгребать ногой сено на полу, пока не обнажилась дверца подпола, которую он распахнул. Пахнуло чем-то кислым.

Заметив, как они трепещут, он сказал:

– Ну, раз так, я первый.

Внизу был не подвал, не погреб, а облицованная камнем шахта, с уходившей вглубь лестницей. Кора оценила, сколько труда понадобилось, чтобы все это построить. Ступеньки были крутыми, но по ровным каменным плитам спускаться было несложно. И тут они увидели тоннель. Сказать, что Кора «оценила» то, что открылось ее глазам, – не сказать ничего.