Тахир Шах - В стране «Тысячи и одной ночи»

Доктор хрустнул костяшками пальцев раз, другой.

– Нужно копать, – сказал он. – Хочешь выкопать клад – купи лопату.

– А стоит ли? Сокровища-то вообще существуют?

Доктор поднес стаканчик к губам и сделал глоток.

– Может, вы этого и не замечаете, – сказал он, – но рассказы, сказки, притчи пронизывают все вокруг. Мы пропитаны ими до мозга костей.

Удивительно. До той поры я был уверен: традиция рассказывать притчи не выдержала натиска египетских мыльных опер, наводнивших арабский мир.

Видя отразившееся на моем лице явное недоверие, пожилой хирург ткнул в мою сторону указательным пальцем.

– Притчи сделали нас такими, какие мы есть, – сказал он. – Благодаря им мы – марокканцы.

Допив кофе, он продолжил:

– Сказители не дают пламени нашей культуры погаснуть. Благодаря им мы знаем, кто были наши предки, а наши дети растут на примерах чести и благородства. Сказители учат нас отличать добро от зла.

На мгновение мне почудилось – передо мной сидит отец, ведь он говорил нам то же самое.

Доктор Мехди в задумчивости свел пальцы домиком. Прикрыл глаза, вдохнул полной грудью висевший в кофейне сигаретный дым и сказал:

– Притчи о Марокко все равно что зеркало. В них отражается наше общество. Можно прожить в Марокко сто лет, но так и не понять страну. Если вы в самом деле хотите узнать нас, вам придется найти сказителей и послушать их. Видите ли, именно они и охраняют сокровища. Они готовы передать знание, но при условии, что человек к этому готов. Чтобы услышать их, закройте глаза и откройте сердце.

Спустя пять дней я уже стоял на огромной центральной площади Марракеша. Ее название, Джемма аль-Фна, переводится как «место казни». Сразу за площадью начиналась старая часть города – медина: лабиринт узких крытых улочек, по обеим сторонам которых словно соты в улье лепились лавки. А в лавках чего только не было: и медные лампы, и пестрые, как узоры в калейдоскопе, шелка, и ковры, и специи, и ароматические масла, и сласти, даже сушеные хамелеоны для колдовских ритуалов… На улочках медины царил полумрак, площадь же заливали потоки солнечного света. Лишь отчаянные смельчаки да безумцы оставались под палящими лучами. Они сидели на корточках и шепотом переговаривались, чего-то ожидая.

Я заметил нескольких музыкантов-гнауа, потомков чернокожих рабов с юга Сахары – в темно-синих джеллабах и украшенных раковинами-каури шапочках. Рядом устроился странствующий зубодер с жестяной коробкой, в коробке – выдранные им зубы. И еще – знахари всех мастей, торговавшие снадобьями от всех болезней, страусиными яйцами и тощими бурыми хомячками, связанными бечевкой.

Пересекая площадь, я обходил лужицы расплавленного на жаре битума: как посреди такого пекла мог возникнуть цветущий город? Мне вспомнились слова Османа о том, что я слеп и страны толком не видел.

Вдруг я заметил краем глаза, как к центру площади ведут старого осла с седой мордой и белым, причудливой формы пятном на крупе.

Погонщик накинул капюшон запыленной джеллабы на голову, намотал поводья на руку и изо всех сил тянул осла вперед. В конце концов тот ступил в лужицу битума. Копыта почернели и стали липкими. Животное насторожилось, низко опустило голову. Погонщик ладонью надавил ослу на лоб, не давая ему двигаться дальше. Затем переплел пальцы, будто разминаясь, наклонился и с натугой взвалил осла себе на спину.

Осел бешено взревел – эхо разнесло рев над площадью.

Я живу посреди городских трущоб, так что к ослиным крикам мне не привыкать. Но истошный рев этого осла поднял бы и мертвого. Погонщика с ослом тут же обступили туристы, знахари, торговцы апельсиновым соком, мелкие воришки и жители Атласских гор, пришедшие в город на день. Мною завладело любопытство, я стал протискиваться через толпу. Осел дико озирался со спины погонщика, чья джеллаба вся потемнела от пота.

– Что происходит?

– Сейчас он начнет, – сказал кто-то.

– Что начнет?

– Рассказывать притчу.

Укладывая детей спать, я всегда читал им сказку, а сам при этом поглядывал на них. В их глазах неизменно светился интерес – выходит, волшебство действует. Некоторые из этих сказок я и мои сестры слышали еще от отца – он оставил нам рукопись, которую по моей просьбе назвал «Расскажи мне сказку». В детстве отец часто рассказывал нам сказки по мотивам древних арабских притч. После его смерти многие из этих сказок были изданы отдельными иллюстрированными книгами.