Тахир Шах: В стране «Тысячи и одной ночи»

В Коране говорится: когда Всевышний вылепил из глины человека, он сотворил и другую форму жизни – из «палящего огня». 5 5 Коран 15:26-27 (пер. В. Пороховой) Называют такие сущности по-разному, но чаще всего джиннами. Джинны могут поселиться в любом предмете, среди них встречаются добрые, но чаще всего они коварные и злые. Людей они недолюбливают за то, что те, якобы, мешают им жить.

Прошло несколько месяцев, прежде чем мы окончательно отремонтировали дом и избавились от джиннов. Сторожа утверждали: те прячутся в бочках с водой, в уборной, под половицами… Соседство с джиннами или, что еще хуже, с теми, кто в них верит, оказалось нелегким испытанием.

Я безвылазно сидел в Касабланке: ни днем, ни ночью мне не было покоя от непрерывно раздувавшегося штата прорабов и рабочих – каждый из них испытывал страх перед сверхъестественными силами, которые, по их мнению, окружали нас. Но иногда все же удавалось вырваться. Я исколесил всю страну в поисках строительных материалов, ремонтников и заклинателей, способных изгнать коварных джиннов. Стоило мне вырваться из хитросплетений городских трущоб, как я тут же забывал о всяких неурядицах – передо мной открывалась страна с богатой историей и культурой, живущая полной жизнью, и мне еще предстояло с ней познакомиться.

Как-то утром я застал Османа сидящим на перевернутом вверх дном ведре – он неотрывно глядел на живую изгородь из гибискуса. Лето только начиналось, но солнце уже припекало вовсю – лень было не только работать, но и думать.

Я протянул Осману холодный апельсиновый сок в запотевшем стакане.

Осман сверкнул белозубой улыбкой и поблагодарил меня, вознеся хвалу Всевышнему. Помолчав, он сказал:

– Месье Тахир, вот вы уже три года, как поселились в Дар-Калифа.

– Да, время летит быстро…

Сторож осушил стакан одним махом. Взгляд его мутновато-карих глаз встретился с моим.

– Но вот что вы за все это время узнали?

– В смысле?

– О нашей стране… что узнали?

Я задумался, вспоминая свои разъезды в поисках черепах и кедровой древесины, мозаичной плитки и заклинателей джиннов…

– Ну, я много чего повидал, – сказал я. – Был на севере – у Средиземного моря, на юге – в Сахаре, добрался аж до хребтов Атласских гор.

Не отводя взгляда, Осман утер нос рукавом.

– Вы не знаете нас, – резко сказал он. – Не знаете Марокко.

Мне стало обидно. Про себя я подумал: о чем это он вообще?

– Я знаю Марокко ничуть не хуже тех, кто прожил в стране с мое.

Осман большими пальцами с силой потер себе глаза. И вновь посмотрел на меня.

– Все это время вы были слепы, – сказал он.

– Что?

– Слепы.

Я пожал плечами.

– Может, вы и исходили всю страну, да только ничего не увидели.

– Уверен, это не так.

– Уж поверьте мне, месье Тахир. У вас это на лице написано.

Из раннего детства мне особенно хорошо запомнились сказки. У нас в семье очень любили «Тысячу и одну ночь». Завороженный, я мог часами слушать про приключения Аладдина и Али-Бабы, путешествия Синдбада-морехода и про калифа Харуна ар-Рашида. В сказках непременно были сундуки с сокровищами, принцессы и прекрасные принцы на белых конях в золотой сбруе, дервиши, а еще – гули, ифриты, исполинские дэвы и другие джинны.

У отца всегда находилась для нас притча – так он отвлекал нас от шалостей и одновременно учил. Он любил повторять:

восточные притчи подобны энциклопедиям, это кладовые мудрости и знаний, их следует ценить, беречь и изучать. Для отца притчи вовсе не были пустыми россказнями. Он видел в них объяснение тем или иным человеческим поступкам, считал средоточием знаний, что копились человечеством испокон веков и передавались из поколения в поколение.

Десять лет назад отца не стало, и его библиотека перешла ко мне по наследству. На пяти добротно сколоченных ящиках была надпись: «ЦЕННО. НЕ КАНТОВАТЬ!» В ящиках обнаружились басни Эзопа, сказки Ганса Христиана Андерсена и братьев Гримм, сказки арабские и не только: албанские и китайские, камбоджийские и индийские, аргентинские и вьетнамские, африканские, австралийские, малайские, японские, даже сказки из Папуа –Новой Гвинеи.

Когда ремонт в Дар-Калифа завершился, у меня, наконец, появилось время разобрать и почитать книги из отцовской библиотеки. На полях часто встречались карандашные пометки – я узнавал аккуратный, убористый почерк отца. Где-то он толковал смысл той или иной притчи, а где-то делал отсылки к схожим притчам, бытовавшим в совершенно иных культурах.