Тахир Шах: В стране «Тысячи и одной ночи»

Отец был убежден: истинный дух страны познается лишь через сказания и притчи ее народа. Частенько он подзывал нас с сестрами и принимался рассказывать, а мы как зачарованные слушали сказки из «Альф Лайла ва Лайла» – «Тысячи и одной ночи». Отец говорил: притчи не просто развлекают ум, но и роняют в душу зерно мудрости. Он не уставал повторять: вслушивайтесь в притчи, они – учебник жизни.

Отцу было очень важным, чтобы притчи и искусство рассказывать их передавалось из поколения в поколение, как эстафетная палочка. Он постоянно подчеркивал: многие притчи, что он нам рассказывал, передаются в нашем роду из поколения в поколение, и мы уже не мыслим себя без них.

Порой отец заговаривал о долге, о тяжком грузе ответственности на моих плечах, и мне становилось невесело. Я любил сказки ничуть не меньше, чем мои школьные друзья, но для меня они значили больше. С малолетства, – я и ходить-то еще толком не умел, – мне твердили: притчи заключают в себе волшебство, в них кроется мудрость, и однажды мне предстоит передать ее своим детям. Вообще-то я никогда всерьез не задумывался над тем, что когда-нибудь наступит время передавать эстафету потомкам.

Но однажды оно наступило.

Как-то вечером я укладывал Ариану спать. Она обвила ручонками мне шею и прошептала на ухо:

– Бабб, 4 4 Папа – обращение, принятое в некоторых мусульманских странах. расскажи мне сказку.

Я так и обомлел. Ведь тридцать лет назад эти же самые слова говорил и я!

Мне казалось, я не готов учить чему-то через притчи. То немногое, что я знал, Ариана и Тимур слушали с интересом, но на все мои попытки растолковать скрытый смысл тут же заявляли: они ничего не понимают, и вообще им скучно. Я стал вспоминать, как рассказывал притчи отец, как передавал эстафетную палочку он. И тут же вспомнил: мы с сестрами садимся рядком на бирюзовый диван в его кабинете. А он садится напротив – в огромное кожаное кресло, и чуть подается вперед, сводя кончики пальцев. За его спиной огромные стеклянные двери, из них льется яркий солнечный свет.

– Забудьте о ваших играх, – говорил он, – закройте глаза и слушайте.

Поначалу мы вертелись, не в силах усидеть на месте. Но вот отец начинал, размеренно и плавно: «Давным-давно, в далеком царстве…». При звуках его бархатистого голоса мы тут же забывали обо всем на свете, переносясь в другой мир. Вот как все было. Отец никогда не пускался в объяснения, не раскладывал по полочкам, не отделял правду от вымысла. В этом не было нужды: посеянное по всем правилам зерно в свое время само давало всходы.

Дар-Калифа с его двориками, затененными душистой жимолостью и плетями яркой бугенвиллеи, выложенными мозаикой ручной работы фонтанами, скрытыми за стенами и потайными дверями садами, мощенными терракотовой плиткой полами, резными дверями из кедра, венецианской штукатуркой с замысловатыми геометрическими узорами очаровывает. В нем обостряются все чувства.

Став владельцами Дар-Калифа, мы еще ничего не знали о местной культуре и даже не подозревали о том, насколько жизнь марокканцев пронизана суевериями. С которыми нам тут же пришлось столкнуться. Достаточно провести в Марокко неделю-другую, как вы поймете: все в этой стране буквально пропитано древними традициями Востока. Поначалу местные обычаи совершенно сбивают с толку, иногда даже пугают, но если вообразить, что вы находитесь в халифате времен Харуна ар-Рашида, все становится на свои места. В первые же дни я понял: реальный мир здесь как зеркало, в котором отражаются фантазии «Тысячи и одной ночи».

Вместе с Домом Калифа нам достались и трое сторожей – можно подумать, мы унаследовали их согласно нормам средневекового права. Хамза – старший из сторожей – был высокий, мрачный и сутулый, он будто взвалил на себя бремя забот всего мира. Самый молодой из сторожей, Осман, прислуживал в доме с детства, с его лица никогда не сходила улыбка. Третьего сторожа все звали Медведем, хотя вообще-то он был Мохаммед. У дюжего Мохаммеда были огромные ручищи и крючковатый нос, лицо то и дело дергалось от нервного тика.

Чаще всего Хамза, Осман и Медведь отсиживались в конюшне в дальнем конце сада в надежде, что я про них не вспомню. Если они и заговаривали со мной, то только чтобы напомнить о серьезной угрозе – джиннах.

В западных странах заброшенный дом рано или поздно становится пристанищем бродяг. Может случиться так, что они не оставят от дома камня на камне, да и выселить их бывает трудно. В Марокко же ничего не подозревающего жильца подстерегают сущности гораздо более буйного нрава. Стоит вам выйти всего на минуту, как дом от подвала и до потолочных балок наводняют полчища невидимых духов – джиннов.