Herman Ishchenko - Критик Ковчега

– Чем ты затянулся, Джордж? – все так же спросил он сам себя.

– Свежим воздухом из страны моего будущего, Джордж. Свежим воздухом из страны моего будущего, именно так, Джордж! – теперь голос отчетливо пропитывался гармонией.

Глава 1. Жизнь одного из. Часть Первая.

Убрав эмоции с лица, тот, кто звал себя Паулем Маисом, взял в руки обыкновенную ручку и поднес к бумаге. Рядом с пустыми, разбросанными листами, было несколько папок и один потрепанный дневник. Все обернулось внезапно и спонтанно. Действовать приходилось быстро. И теперешний Пауль подумал, что в его распоряжении имеются все данные, для воссоздания цельной картины. Дело оставалось за первым словом.

Все происходило в огромном Ковчеге. Не в том Ковчеге, который упоминается в писаниях, речь идет о более масштабном проекте. Этот Ковчег можно сравнить лишь с самым жутким местом во всем мире, но в тоже время, самым надежным. И это чистая правда. Так называлось единственное место, где жили (существовали) люди, чего нельзя сказать о человечности.

Проснувшись, первым делом ты не идешь заваривать кофе, а на кухне тебя не ждет сытный омлет, приготовленный твоей женой. За окном не сияет солнце, не кричат утренние птицы, ни черта за этим окном нет, лишь решетка, отделяющая тебя от общества. Кто бы мог подумать, что меня будет раздражать отсутствие молочных фургончиков больше, чем их назойливые гудки каждым утром?! Если бы, конечно, я мог о них помнить.

Сейчас я все объясню. Мне удалось быть свидетелем настоящей революции, и моя задача в том, чтобы и вы могли окунуться во всю ту грязь, через которую я пронес эти строки, держа их в своей голове. Что же касается моего нынешнего состояния, то это будет чудом, если я смогу выплеснуть всю свою память на чистые страницы. Только сейчас можно понять, что собой представляет жизнь. Именно когда она подходит к концу. Поэтому не стоит занимать время пустыми разговорами. Мир, который был тогда возведен не служит мне домом, а, скорее, лишь местом обитания, оставшееся лишь благодаря определенным обстоятельствам. Тут ты просыпаешься не под домашний будильник, к которому никак не можешь привыкнуть, а под регулярный вой сирен, говорящий о начале рабочего дня, так же, как и о его конце, перерывах на обед и обо всем остальном. На завтрак тебя ждет стакан воды, один вареный, средних размеров, картофель, и, если повезет, дают банку консервированной рыбы, выловленной в одном из трех ставков расположенных близь городов. Парочка квадратных метров, называемые домом, состояла из крохотной кухни в виде маленького покарябанного столика с занозами, на который еле помещались руки, и прилагаемого к нему стула, натирающего каждое место, которое можно на него усадить; и весьма тесной спальни, в которой помещался, весь в дырках, матрац (назвать это кроватью не поворачивается язык: торчащие, почти разрывающие ткань, пружины и подушка, набитая ватой), и пару полуразвалившихся ящичков, не имеющих цвета, можно сказать, что они просто темные, даже не серые. В них мы хранили все съедобное и пару столовых приборов. Единственное чем веяло от этих пошатанных без задней стенки шкафчиков, так это сыростью! О да, сырость являлась верным спутником всего города.

Крыша над головой, не смотря на то, что в ее основу входила далеко не самая качественная древесина, все еще могла гарантировать безопасность. Пространство в оконном проеме занимала железная решетка, которая, на удивление, не поддавалась коррозии, в отличие от населения, которое устроилось в собственной рутине. Тут, в этом ожесточенном и хищном мире, решетка была одной из немногих вещей, которые могли защитить от всего, что происходило снаружи. Однако решетки на окнах ничуть не уменьшили количество смертей. Всегда находились люди, которые по неизвестной, но в то же время очевидной, причине буквально сходили с ума и шли против всех законов. Этих бедняг публично казнили или же отправляли на ожесточенные работы в центр Ковчега, что возможно, было хуже самого отвратительного и извращенного убийства.

Каждый дом беспрерывно снабжался светом фонаря, возвышающегося возле миниатюрной будки с таким же миниатюрным жителем. Света хватало, чтобы нужная часть комнаты полностью освещалась, а один из уголков всегда оставался в тени. Этот угол был многим известен, как место для выпуска всего самого тяжелого, что накопилось, в виде горечи слез. На этом экскурсия по миниатюрному жилищу заканчивается.

Почти каждый житель «нового» мира смиренно ходил на свою работу, жил своей жизнью, прикусывая губу, внушая себе, что всего достаточно, и череда событий такой и должна оставаться. А если в заумном паровом механизме одна шестеренка находила собственное мнение и выражала его публично, то ее заменяли другой, и механизм продолжал свою тяжелую работу во благо процветания центра Ковчега.