Мари-Бернадетт Дюпюи - Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

Гуго Ларош готов был сквозь землю провалиться от стыда. Благородство Жюстена, которому низменные побуждения были, похоже, совершенно чужды, впечатляло. У него даже навернулись слезы на глаза – так Жюстен в этот миг был похож на Катрин, это неукротимое дитя, чей характер ему так и не удалось переломить.

– Прости меня, мой мальчик! Твоя сестра Катрин гордилась бы тобой. А я – я не заслуживаю таких детей.

С этими словами Ларош, встав так резко, что стул перевернулся, выбежал в коридор. Еще пара секунд – и хлопнула входная дверь. Жюстен, утомленный всплеском эмоций, откинулся на подушки. И зажмурился, потому что ему отчего-то хотелось плакать.

«Все-таки это мой отец, – думал он. – И, кажется, он меня пусть немножко, но любит!»

Эдвард Вулворт открыл дверцу и подал руку, помогая Мейбл выйти из новенького автомобиля, купленного к возвращению Элизабет. На душе у обоих было неспокойно. Супруги направились к причалам, где всегда было очень людно и их обитатели создавали особенную атмосферу порта – многонациональную, космополитичную и очень красочную.

– Эдвард, ее корабль точно вышел из Гавра во вторник 27 июня? – нервно спросила Мейбл у мужа.

– Ну конечно! Я получил подтверждение по телеграфу от капитана французского порта и сразу же отправил запрос во все английские и ирландские порты по маршруту следования. Ни в один «Гасконь» не заходила.

– В Нью-Йорке пароход ожидали в среду, 5 июля. И никто не смог внятно тебе объяснить эту задержку. Эдвард, они могли потонуть в шторм, и мы никогда больше не увидим свою Лисбет! Боже, когда я об этом думаю, мне тоже хочется умереть! Скарлетт вчера вечером отказалась что-либо спрашивать у карт – боится дурных новостей.

Мейбл подняла свое нежное личико к небу, которое сегодня было ярко-голубым. Какое-то время всматривалась в небесную лазурь и – горько заплакала.

– Цвет летнего неба всегда напоминает мне прекрасные глаза нашей любимой дочки, – сказала она.

– Идем, Мейбл! И не стоит отчаиваться. Я уже запланировал встречу с руководством Трансатлантической компании, которой принадлежит «Гасконь». Думаю, новости они узнают первыми, ведь как-то же они поддерживают связь с кораблями.

Негоциант скрывал свою тревогу, но в глубине души уже опасался, что произошло несчастье. Внешне сдержанный, не показывающий чувства на публике, Эдвард Вулворт искренне любил свою Элизабет.

– Скажи, что скоро мы сможем обнять нашу девочку! – со вздохом попросила Мейбл, повисая у него на руке.

– Я не могу ничего обещать, дорогая. Но пока у нас нет ни единого повода отчаиваться. Опоздание на пару дней – это не страшно. Хочешь, после обеда сходим в собор Святого Патрика, помолимся?

– Прекрасная мысль! Я поставлю свечки и попрошу Господа вернуть нам наше обожаемое дитя! – обрадованно отозвалась Мейбл. – А можно я предложу Скарлетт пойти с нами?

– Я хочу побыть с тобой вдвоем, Мейбл, и тебе это прекрасно известно! Извини, если повторяюсь, но твоя подруга не внушает мне доверия. Ни малейшего! С тех пор, как вы стали видеться ежедневно, ты страдаешь бессонницей, вздрагиваешь от малейшего шороха и уволила Норму, которая прекрасно вела дом. Кстати, я так и не получил объяснений на этот счет!

Мейбл растерялась, опустила глаза. Она не могла вот так прямо признаться мужу, почему избавилась от образцовой прислуги. Скарлетт убедила ее, что Эдвард с Нормой – любовники.

– Мадам, побудьте еще со мной, ну пожалуйста!

– Нет, Луизон, больных много, и им тоже нужна моя помощь.

– Ну пожалуйста! Зато потом я буду вести себя хорошо! Чтоб мне провалиться, если вру!

Элизабет растрогалась, вернулась к койке мальчика. Он улыбнулся ей сквозь слезы. Губы у ребенка пересохли и потрескались, щеки запали. Она легонько погладила его по лицу.

– Луизон, ты прекрасно знаешь, сколько у нас больных, и они рассчитывают на меня и на мою подругу Бонни, да и на всех добрых людей, кто нам помогает. Ты сейчас немножко поспи, а я очень скоро приду к тебе опять!

Молодая женщина попятилась, чтобы не терять мальчика из виду, и столкнулась с корабельным капелланом, в руке у которого было ведро с пресной водой. Вода расплескалась, забрызгав обоих.

– Простите, отче! – проговорила Элизабет, стыдясь собственной неуклюжести.

– Не стоит извиняться, мадам. Я тоже задумался о своем.