Лиам Пайпер - Кукольник

Подняв глаза, он увидел, что шофер наблюдает за ним в зеркало заднего вида. Его большие голубые глаза отражались в нем.

– Вы выглядите как человек, побывавший на войне, – сказал шофер.

Дитер этого оборота речи не знал, но согласился:

– Да, я побывал на войне.

– Без дураков? Это, должно быть, чертовски тяжело.

– Да, тяжело… ужасно тяжело…

– Многие парни отправились отсюда на войну, вернулось намного меньше.

– Да. – Дитер понимал его плохо. – Всем нам не поздоровилось.

– Правда, что пишут в газетах о Польше?

– Я не хочу об этом говорить.

– Ну, как пожелаете, – пожал плечами шофер. – Вы здесь с семьей?

– Нет. Никого у меня нет. Я один на свете.

Шофер понял намек и теперь смотрел только на дорогу.

Таксист высадил его возле многоквартирного дома, стоящего рядом с фабрикой на Чепел-стрит. На другой стороне дороги рабочие в рубашках, перетянутых подтяжками, грузили ящики с банками варенья в кузов грузовика. Дитер вылез из такси, забрал из багажника свой чемодан и аккуратно отсчитал все до последнего пенни, расплачиваясь с таксистом.

Несколько минут потребовалось ему, чтобы отыскать нужный адрес. Дитер стоял посреди тротуара, а море пешеходов, расступаясь, омывало его. В нос ему били запахи Сауз-Йарры [74]. Лошади, источая смрад, тянули мимо Дитера вверх и вниз по улице повозки, наполненные продуктами и товарами. Пахло свежеиспеченным хлебом и жареным беконом. Но забивал все другие ароматы вездесущий запах алкоголя, пропитавший в этом странном городе все на свете.

Фургон для доставки грузов, похожий на коробку, с изукрашенной завитушками рекламой химчистки, подъехал к бордюрному камню. Из кабины высунулся шофер.

Дитер протянул ему визитную карточку, и шофер указал рукой на дом.

Немец заплатил за три месяца вперед.

Домовладелица показала ему комнату, передала ключи и сказала напоследок:

– Если вам что-то понадобится, мистер Кулаков, я буду внизу.

Она оставила его одного. Комната оказалась тесной и душной. Ставни были прикрыты. Когда он распахнул их, какофония звуков и яркий свет ворвались с улицы внутрь. Никто не мог заглянуть снаружи, но, желая перестраховаться, Дитер вновь закрыл ставни.

Полосатое одеяло из конского волоса лежало в ногах кровати. Подняв его, Дитер поднес одеяло к носу. Пахло чистотой. Он поставил свой чемодан на кровать и раскрыл застежку. Тот был набит под завязку, и поэтому тотчас же распахнулся, продемонстрировав все вещи, спасенные им из Аушвица. Грубо вырезанная из дерева и одетая в тряпье кукла Сара уставилась на него. Подняв ее, Дитер подержал куклу с минутку, а затем швырнул ее через комнату. Ударившись о стену, она приземлилась на пол с отвратительным деревянным стуком. Пока что она ему не нужна.

Дитер высыпал содержимое чемодана на пол. Затем осторожно нащупал защелку, открывающую двойное дно. Он сделал переучет. Большую часть золота, которое Дитер прихватил с собой в путешествие по Европе, он истратил, давая огромнейшие взятки на границе и на блок-постах, или вручил контрабандистам и мошенникам за документы, позволившие ему добраться до Австралии. Боясь того, что его поймают со всеми ценностями, добытыми в Аушвице, Дитер за несколько месяцев до освобождения смог с помощью друзей в промышленных и финанссовых кругах рассовать деньги по всей Европе в банковские хранилища и компании, обогатившиеся на рабском труде заключенных концлагерей. Настанет день, и Дитер вернется и потребует деньги назад, но пока он начнет новую жизнь здесь, где никому не придет в голову его разыскивать. Новая страна быстро обо всем забывает. Она знает, как хранить чужие тайны. Новая страна поможет Дитеру тщательно сплести свою легенду, чтобы оградить его от того, что он прежде совершил.

Год он проработал на фабрике, а ночью в своей комнате вырезал маленькие деревянные игрушки. Он подражал Аркадию, делал все так же, как русский в течение всех тех месяцев, что они прожили бок о бок. Когда игрушки стали получаться у него вполне сносными, Дитер начал продавать их, ходя от двери к двери. Иногда он использовал свое европейское обаяние, играя на претенциозности Мельбурна, который медленно пропитывался духом космополитизма под давлением нарастающих волн послевоенной иммиграции. Время от времени Дитер пересказывал грустную историю жизни Аркадия, рассказывал, как вырезал игрушки в концлагере, для того чтобы заставить расчувствовавшихся людей открыть свои кошельки. Он понимал, что его игрушки неважного качества, но знал, что хотят услышать люди. Дитер продавал не куклы, а воспоминания о потерянной цивилизации страдающим ностальгией европейцам, заброшенным на другой конец мира.