Давид Фонкинос - Семья как семья

– Я думаю, что мой план не принесет ей ничего, кроме блага, – решился я сказать Валери.

– Поначалу – несомненно. Конечно, ей будет интересно говорить с вами, но боюсь, что в какой-то момент она заметит собственную немощь. Понимаете, из-за чего я беспокоюсь? Сейчас мама в приличном состоянии, она не знает про начало Альцгеймера. И мне бы очень не хотелось, чтобы от разговоров с вами ей стало хуже…

В этот момент Валери, женщина, которую я совсем не знал, замолчала, словно под влиянием сильной эмоции. Сперва она показалась мне подозрительной, даже несколько агрессивной, но теперь я понял, в чем дело: она защищала мать, как защищают территорию, которую, отхватывая все новые участки, завоевывает враг. Я сочувственно улыбнулся. Но при этом испытал стыд, потому что улыбка вышла фальшивая. На самом деле я думал только о собственном романе. Как и всякий писатель. Только роман имел для меня значение. Я подумал: ты решил остановить кого-нибудь, чтобы написать о нем, и попал на человека, теряющего память. Какова ирония судьбы! Но тут же одернул себя: а разве не увлекательно написать об исчезающей памяти? Ведь я могу оставить пустые страницы, увечные главы.

Я решил пореже приходить сюда, чтобы не утомлять свою героиню. Можно просто проводить с ней время, не извлекая никакой выгоды. Гулять поблизости или вместе ходить в магазин; повседневная жизнь тоже может быть увлекательной. Валери прервала мои дурацкие мечтания:

– По-моему, просто замечательно, что вы пишете о моей маме. Немножко безумно, но все равно замечательно. Это и для моих детей как подарок, только…

– Только что?

– Я хотела бы вам кое-что предложить.

– Слушаю вас.

– Я думаю, раз вы пишете о маме, вы и меня захотите расспросить.

– Это не исключено.

– Тогда вы сможете написать и обо мне. То есть не только обо мне, но обо всей нашей семье, о муже, о детях…

– Вообще-то, я не совсем так все представлял…

– Вы собирались писать о реально существующем человеке?

– Да.

– А что вам мешает написать и о его близких? Не знаю, насколько мы интересные люди, но ведь всегда есть о чем рассказать.

– Безусловно, но…

– Послушайте, я хочу вам помочь. И не собираюсь отсылать вас обратно на улицу искать кого-то другого.

– …

Она на секунду замолчала, а потом продолжила:

– Я вижу, что ваше присутствие хорошо на нее действует. Я это сразу заметила. Но вот мой внутренний голос… Я не хочу, чтобы маме казалось, будто весь ваш план зависит от нее одной. Я этого боюсь.

– …

Я не знал, как отнестись к ее предложению. Принять его значило поступить вопреки моей интуиции. Но ведь я с самого начала решил положиться на случай. Почему бы и дальше на него не полагаться? Валери настаивала на своем предложении, и я понял почему. Она не хотела помешать приключению, которое так обрадовало мать. Но одновременно считала нужным облегчить нагрузку, возможно, слишком тяжелую для шаткой немолодой памяти. Похоже, у меня просто не было выбора.

Мы вернулись в гостиную, и Валери объявила: «Все в порядке, мама. Месье будет описывать твою жизнь, это все-таки очень приятно. Однако и о нас он тоже будет рассказывать. Так что сегодня вечером я его похищаю и веду к нам на ужин…» Что ж, следовательно, выбора у меня не было. Но зато как упоительна возможность иметь дело с персонажами, которые берут инициативу на себя.

Вот так я оказался на ужине в незнакомой семье. Обычно я избегаю всяческих приглашений и вообще ситуаций, где приходится общаться, но сейчас очутился в центре совершенно невероятной истории.

Представляя меня мужу и детям, Валери заявила, что я буду ужинать с ними, чтобы потом написать книгу. Они посмотрели на меня с величайшим изумлением. Лола, дочка, пробормотала: «Что еще за очередной мамин бред?» «Лучше бы керамикой занималась…» – отозвался ее брат. Мать прервала их резким: «Я все слышу!» Патрик, муж, не произнес ни слова. Он мог бы проявить дружелюбие, спросить, что я буду пить, счесть ситуацию забавной, но нет: судя по его виду, он просто подчинился прихоти жены. Слабая гримаса сомнения, видимо, должна была означать, что с происходящим абсурдом он мирится лишь ради жениного удовольствия. Однако Валери умела убеждать: за несколько часов она превратилась в защитницу моих литературных исканий.

Когда все уселись за стол, наступило молчание. Несомненно, они ждали, что я его прерву и буду задавать вопросы. В конце концов я в нескольких словах рассказал о себе и пролепетал, что теперь хотел бы послушать их. Но они по-прежнему молчали. Валери, явно смущенная, попыталась разрядить обстановку: «Ситуация, конечно, несколько неловкая!» Я сделал успокоительный жест – дескать, спешить некуда. Я прекрасно понимал: им нужно освоиться и для начала я, возможно, должен завоевать их доверие.