Дидье Ковеларт - Томас Дримм. Конец света наступит в четверг

Я оборачиваюсь и спрашиваю Бренду, что она сделала с картиной. Может, ненароком пролила на нее стаканчик с кислотой, споткнувшись о ковер?

– Это произошло само, Томас, – она выключает фен. – Само! Это крик о помощи.

– Я тоже так считаю, – говорит медведь, соскальзывая в сумку-кенгуру, которую Бренда сразу же вешает на плечо. – У малышки нет другого способа напомнить о себе. Только уничтожить свое изображение.

– Я поклялась отцу, что не оставлю его дочь на произвол судьбы, – Бренда берется за чемодан.

– У нас есть сутки, чтобы убедить моих коллег-физиков уничтожить Аннигиляционный экран.

– И я заготовила для них весомые аргументы, – Бренда оборачивается на пороге.

Чувствуя, как к горлу подкатывает комок, я спрашиваю:

– Какие?

– Тебе они не понравятся. Захлопни дверь, когда будешь уходить.

Я застываю на минуту, слушая стук ее каблуков по лестнице. Я пытаюсь понять, что она чувствует. Кажется, она сердится вовсе не оттого, что ею якобы манипулируют и держат в неведении. Похоже, это просто женская ревность. Пиктон, наверное, заморочил ей голову разговорами о Лили Ноктис – но зачем? Чтобы оттереть меня, остаться с ней вдвоем? Сначала он советовал мне держаться подальше от Бренды, потом от Лили, а теперь, похоже, не доверяет и мне.

Когда я спускаюсь на улицу, такси уже поворачивает за угол. Я должен быть в бешенстве – но ничего подобного. В конце концов, это не мои заботы, мне они не по возрасту, и всё это заранее обречено на провал. Не знаю, какое чувство из тех, что я сейчас испытываю, сильнее: разочарование, обида или облегчение. Жаль, что всё оказалось бессмысленно! Тратить столько сил, рисковать, врать, переживать – и ради чего? Я снова обычный подросток, мокнущий под дождем. Один на один с реальностью, от которой не убежишь.

Я чувствую зуд выше локтя и засучиваю рукав. Номер телефона, нацарапанный Лили Ноктис на моей руке, всё еще виден. Даже кажется, он стал отчетливей. Я опускаю рукав. Может, уже хватит тешить себя иллюзиями?

В полном унынии я возвращаюсь домой. Родители сидят на кухне, завтрак в самом разгаре. Атмосфера предгрозовая, но всё же не такая напряженная, как обычно.

– Ничего не замечаешь? – многозначительно спрашивает мать, ставя чашку на стол.

– Что я должен замечать?

– Ну же, Робер! Ты разве не видишь, что твой сын уже не толстый?

Отец холодно отвечает:

– Я никогда не считал его толстым.

Он поворачивается и протягивает мне руку. Я сажусь напротив него.

– Ты переживал из-за меня и поэтому так похудел, мой мальчик? Я очень расстроен. Давай ешь, – добавляет он, протягивая мне свой бутерброд с маслом, – подкрепляйся!

– Ты что, нарочно это делаешь? – набрасывается на него мать.

И она выходит, хлопнув дверью. Я выдерживаю усталый отцовский взгляд. Мне гораздо лучше. На самом деле это не так уж плохо – вернуться к старой жизни.

– Пап… я должен тебе кое-что сказать.

Я больше не в силах хранить свою тайну от самого родного мне человека. Тайну, за которую его заставили так дорого заплатить. Он отводит взгляд.

– Томас, я тоже хочу тебе признаться… Я решил завязать с пьянством. Знаю, вам с мамой наверняка было тяжко это переносить, и я больше не желаю подвергать вас таким испытаниям.

– Каким испытаниям?

– Ну как же… Мое исчезновение, два последних дня, о которых я абсолютно ничего не помню…

– Но это не из-за алкоголя, папа!

Его кулак обрушивается на стол.

– Хватит меня выгораживать, Томас! Хватит делать вид, что не замечаешь, каким я стал! Помоги мне измениться, черт возьми!

Разволновавшись, я вдруг понимаю, что, если мне удалось мысленным усилием уничтожить свои жиры, может, я смогу обуздать в нем тягу к алкоголю… И наша жизнь станет такой, как прежде: простой, размеренной и банальной.

И как раз в этот момент на пустыре напротив нашей кухни приземляется вертолет.

Я бросаюсь к окну. Четверо вооруженных солдат спрыгивают в грязь и бегут к нашему дому. Дверь резко распахивается. В кухню входит мать, пятясь и держа руки над головой; спереди ее подталкивает человек с автоматом в руках. Отец пытается встать. Я удерживаю его за плечо.

– Ничего страшного, пап. Это за мной.

Трое других солдат быстро занимают позицию вокруг дома. Изо всех сил притворяясь невозмутимым, чтобы успокоить родителей, я кладу бутерброд и говорю:

– Здравствуйте, госпожа министр.

Лили Ноктис входит и, опустив наставленный на нас автомат, знаком приказывает солдату идти к своим товарищам. Потом поворачивается к моей матери, которая стоит ни жива ни мертва, и решительно протягивает ей руку.