Дженни Вингфилд - Возвращение Сэмюэля Лейка

Из-за ежегодной конференции Сэмюэль никогда не оставался на семейную встречу. Только и успевал, что высадить Уиллади и детей из машины да побеседовать с ее родителями. Точнее, с ее матерью Каллой. Джон, завидев зятя, всякий раз молча уходил из дома, зато Калла в Сэмюэле души не чаяла. Но не проходило и часа, как Сэмюэль целовал напоследок Уиллади, на виду у Бога и всей родни шлепал ее по заду и, обняв на прощанье детей и велев слушаться маму, уезжал обратно в Луизиану. Прощался он и с Джоном, но старик всегда молчал в ответ: так и не простил Сэмюэлю, что тот увез Уиллади на край света, а Уиллади – что та уехала. А могла бы выйти за Кэлвина Фарлоу – живет по соседству, держит автомастерскую, а таких гончих, как у него, нигде не сыскать. Будь Уиллади заодно с отцом и влюбись она в Кэлвина, все было бы иначе. Жила бы рядышком, в утешение старику. А внучку не звали бы дурацким именем Сван Лейк – Лебединое Озеро.

Мозесы жили по всему округу Колумбия. Всюду. Джон и Калла крепко любили друг друга и произвели на свет пятерых детей. Четверых сыновей и дочь. Все, кроме Уиллади и младшего (Уолтер погиб от несчастного случая на лесопилке, едва ему исполнилось двадцать), жили в окрестностях Магнолии, не дальше сорока миль от отчего крова.

«Отчий кров» представлял собой ферму на сотню акров, поставлявшую молоко и яйца, фрукты и ягоды, орехи и мед. Урожаев приходилось добиваться, земля ничего не давала даром. Тут и там виднелись постройки, которые Джон с сыновьями возвели за много лет. Амбары, овины, коптильни, будки – к 1956 году почти все они устало покосились. Заброшенная постройка будто сознает свою ненужность.

Дом Мозесов был большой, двухэтажный. Добротный, выстроенный на века, он тоже чуть скособочился, словно чувствовал, что жильцов осталось мало и уже можно дать слабину. Джон и Калла бросили обрабатывать землю несколько лет назад. Калла держала огород и разводила кур, но поля зарастали, а веранду замуровали и превратили в бакалейную лавку и станцию техобслуживания. Калла попросила Джона сделать вывеску, но не могла решить, что на ней написать: «Мозес: магазин, станция техобслуживания» или «Мозес: продукты, бензин». Пока она раздумывала, Джон устал дожидаться и прибил над входом знак: «МОЗЕС».

Каждое утро, встав с постели, Калла спускалась в лавку, ставила на плиту кофейник, а фермеры заглядывали сюда по пути на ярмарку или за кормом для скота, пили кофе и грелись у очага.

Калла умела найти подход к покупателям. Спокойная, расторопная, умелая – людям нравилось иметь с ней дело. В лавке она прекрасно обходилась без Джона. Честно сказать, он ей только мешал.

Джон между тем любил выпить. Последние тридцать лет, на рассвете, перед тем как идти доить коров, он подливал себе в кофе виски. Зимой – для сугреву, летом – чтобы взбодриться. На утреннюю дойку он уже не ходил, но виски в кофе подливал исправно. И посиживал у Каллы в лавке, болтая с завсегдатаями, а когда те расходились каждый по своим делам, Джон был уже изрядно пьян. Калла, разумеется, огорчалась. Она привыкла, что муж не бездельничает, и заявила однажды, что не мешало бы ему «найти занятие».

– Знаю я, чем хочу заняться, – ответил он.

Калла в этот момент подбрасывала дрова, склонившись над очагом, – весьма соблазнительная цель. Джон, пошатываясь, подкрался сзади и облапил ее. Калла от неожиданности схватилась за раскаленную кочергу. Высвободившись из мужниных объятий, она сунула в рот обожженные пальцы.

– Такое занятие, чтобы не путаться у меня под ногами.

– Ты никогда не была против, чтобы я путался под ногами.

Джон обиделся. У Каллы и в мыслях не было его обижать, но обиды рано или поздно забываются, раны заживают. Почти все.

– Если и путался, я не успевала заметить. Неужто у тебя одно на уме – в постели покувыркаться?

Калла и сама была не прочь покувыркаться с мужем. Сейчас, пожалуй, как никогда раньше.

Но нельзя же валяться в постели круглые сутки оттого лишь, что мужу некуда себя деть. Тем более когда в лавку поминутно заглядывают покупатели.

Джон подошел к стойке, плеснул себе еще кофе, от души сдобрил виски.

– Знаю, чем заняться, – объявил он сухо. – Знаю, чем, черт возьми, заняться. И займусь.

Это означало напиться. Не просто выпить, а наклюкаться до чертиков, до бесчувствия. Он взял чашку с кофе, початую бутылку, еще пару бутылок, припрятанных под стойкой, а в придачу пакет пончиков и две банки пива. И пошел в сарай, и заперся там на три дня. Когда напиваться дальше не было смысла, вернулся в дом, принял горячую ванну, побрился. В тот день он замуровал черный ход и стал рисовать новую вывеску.