Маргерит Дюрас - Вице-консул

Еще один думает: что он увидел в Лахоре такого, чего прежде нигде увидеть не мог? Несметное количество? Прах на проказе? Сады Шалимара? Еще до Лахора он ожидал увидеть этот Лахор, которому суждено жить долго, чтобы, в свою очередь, долго жить самому с мыслью уничтожить Лахор. Наверное, так. Ведь иначе он мог бы умереть, познав Лахор.

Под фонарем, почесывая свою лысую голову, она, голь калькуттская, сидит в эту ночь изобилия среди безумных, она здесь, с пустой головой, с мертвым сердцем, всегда в ожидании пищи. Говорит, рассказывает что-то, никому не понятное.

Смолкает музыка за освещенным фасадом.

Слышна суета за дверью кухни. Вот и дождались раздачи.

Много пищи выброшено сегодня ночью на задворки кухни французского посольства. Закинув за спину свой дырявый мешок, она ест с невероятной быстротой, и ловко уворачивается от пинков и затрещин безумных, и смеется с набитым ртом, смеется до потери дыхания.

Она наелась.

Уходит, огибая парк, поет на ходу. Она направляется к Гангу.

– Теперь пойдемте с нами, – говорит Анна-Мария Стреттер.

Возвращается Питер Морган. Вице-консул, должно быть, еще стоит за оградой парка. Слышно, как он кричит.

Крутится пластинка на проигрывателе, тихо звучит танцевальная музыка, но им не до того. Их пятеро в гостиной. Чарльз Россетт держится чуть в стороне, у двери, стоит, прислушивается к воплям вице-консула, так и видит, как тот вцепился в решетку, – смокинг и черная бабочка, – вопли стихают; пошатываясь, он бредет вдоль Ганга, обходя прокаженных. Лица присутствующих – и Анны-Марии Стреттер тоже – напряжены. Все слушают. Она слушает.

Джордж Кроун – глаза у него как будто вовсе без ресниц, запавшие, но смотрят пронзительно, – его, пожалуй, сочтешь жестоким при виде этих глаз, – но только не когда он смотрит на нее. Он с ней рядом. Как давно они знают друг друга? По меньшей мере с Пекина. Он поворачивается к Чарльзу Россетту:

– Мы иногда отправляемся в «Blue Moon» распить бутылочку шампанского, хотите с нами?

– Как вам будет угодно.

– О! Я не уверена, что мне хочется в «Blue Moon» сегодня, – говорит она.

Чарльз Россетт делает над собой усилие, но не может отогнать образ вице-консула: вот он бредет вдоль Ганга, спотыкается о спящих прокаженных, падает, поднимается с криком, выхватывает из кармана что-то страшное… прочь, прочь!

– Послушайте… – начинает Чарльз Россетт.

– Нет, он больше не кричит.

Они напрягают слух, нет, это уже не крики, это пение, женский голос доносится с бульвара. Если прислушаться хорошенько, где-то, кажется, все-таки кричат, но много дальше, далеко за бульваром, где еще должен находиться вице-консул. Да, если прислушаться, всё кричит, но негромко, вдали, по ту сторону Ганга.

– Не переживайте за него, он, надо думать, уже дома.

– А мы незнакомы, – говорит Майкл Ричард.

Откуда он? Он не живет в Калькутте. Приезжает сюда, чтобы ее повидать, побыть с ней. Он не так молод, как показалось сначала, лет тридцати пяти. Теперь Чарльз Россетт вспоминает, что видел его однажды вечером в клубе, – он здесь, наверно, с неделю. Что-то их связывает, размышляет Чарльз Россетт, что-то прочное, окончательное, но непохоже, чтобы это была нарождающаяся любовь. Да, он помнит, как тот вошел – еще задолго до рыданий вице-консула, – его темный взгляд из-под черных волос. Здесь думают, что, не исключено, однажды ночью их найдут вместе мертвыми в каком-нибудь отеле Шандернагора, после посещения «Blue Moon». Если это произойдет, то в пору летнего муссона. О них скажут тогда: ни с чего, из безразличия к жизни. Чарльз Россетт хочет присесть. Никто ему этого не предлагает. Она украдкой наблюдает за ним. Он еще может отказаться от ласкового тепла островов, от вечерних прогулок к Шандернагору, она все поймет. Это кресло никогда не займет другой мужчина. Чарльз Россетт впервые оказался в сердце священного синода белой Калькутты. У него еще есть выбор – уйти или сесть. Она, вне всякого сомнения, наблюдает за ним, он в этом уверен. Он падает в кресло.

Какая усталость, в самом деле, какое блаженство. Она опускает глаза, смотрит в пол, она, безусловно, не сомневалась, что сегодня вечером он останется здесь. Он остался.

Возвращается Питер Морган.

– Ночь поспит, и все будет в порядке, – говорит он. – Я ему дал понять, что ты на него не в обиде, Анна-Мария, пусть не переживает. Он был совершенно пьян. Знаешь, он слышал, что ты собираешься в «Blue Moon», сам мне сказал, потому он и вообразил, будто ему все позволено. Если женщина ходит в «Blue Moon», ясное дело…