Маргерит Дюрас: Вице-консул

© Librairie Arthe`me Fayard, 2006

© Н. Хотинская, перевод, 2011

© ООО «ИД «Флюид», 2011

Она идет, пишет Питер Морган. Как не вернуться назад? Надо заблудиться. Я не умею. Ты научишься. Наставил бы меня кто, как заблудиться. Иди, ни на что не оглядываясь, прикажи себе не узнавать ничего знакомого, направь свои стопы к самой враждебной точке горизонта, туда, где далеко простираются топи, пересеченные во всех направлениях длинными косогорами.

Она так и делает. Она идет много дней, по косогорам, вброд, все прямо, все дальше, сворачивает к другим топям, минует их и тоже покидает, уходя к новым.

Это все еще долина озера Тонлесап, все еще знакомые ей места.

Надо понять, что та точка горизонта, которая манит вас, может оказаться не самой враждебной, даже если видится такой, зато другая, которая не видится вовсе, которой и в мыслях нет, как раз такая и есть.

С опущенной головой идет она к самой враждебной точке горизонта, с опущенной головой: она узнает раковины в иле, раковины озера Тонлесап.

Надо проявить упорство, и то, что отторгает вас, завтра само притянет, вот что, как ей кажется, она поняла из слов, сказанных матерью, когда та ее выгоняла. Я упорная, думает она, и идет, идет, уже отчаявшись: я еще слишком мала, я вернусь назад. Если вернешься, сказала ей мать, отравлю, так и знай, подсыплю тебе яду в рис.

С опущенной головой она идет, идет, идет. Сила ее велика. Голод ее так же велик, как сила. Она сворачивает на равнину Тонлесап, небо и земля сходятся в прямую линию, так ей никогда никуда не дойти. Она останавливается, снова идет, идет куда глаза глядят.

Голод и шаги отпечатываются в земле долины Тонлесап, все дальше и дальше прорастают в ней шаги и голод. Что посеяно, принялось. Слово «вперед» больше ничего не значит. Во сне на нее смотрит мать с палкой в руке: завтра на рассвете уходи прочь, старшая, уходи, брюхатая дочь, ты так и состаришься без мужа, а мой долг вырастить тех, что выжили, когда-нибудь и они покинут нас… уходи подальше… и ни в коем случае не возвращайся назад… никогда… уходи далеко-далеко, так далеко, чтобы я даже представить себе не могла, где ты находишься… поклонись матери в ноги и уходи.

Отец сказал ей: помнится, есть у нас родственник в Долине Птиц, детей у него не так много, может, он возьмет тебя в прислуги. Она еще не спрашивает, в какой это стороне. Все дни идет дождь. Небо в постоянном движении, оно летит к северу. Вода в озере прибывает. Джонки плывут по озеру Тонлесап. Другой берег виден, лишь когда проглядывает солнце после грозы: между небом и водой рядком синеют пальмы.

Когда она уходила, другой берег был виден все время. Она там никогда не была. Если перебраться туда, она уже заблудится хоть немного? Нет, ведь с того, другого, берега ей будет виден этот берег, где она родилась. Воды озера Тонлесап тихи, их течения невидимы глазу, они мутные, глядеть в них страшно.

Она больше не видит озера. Она снова идет по чужим, пустым, далеко простирающимся топям, которые во всех направлениях пересекают длинные косогоры. Вокруг ни души. Ни шевеления. Вот она уже по ту сторону этих далеко простирающихся топей: за ее спиной лежит слепящая металлическая гладь, исчезающая с дождем. Теперь она видит, как движется по ней живое.

Однажды утром она выходит к реке. Текущая вода манит и сулит надежду, водный путь – спящий путь. Отец однажды сказал, что, если идти вдоль озера Тонлесап, то никогда не заблудишься, что рано или поздно придешь и найдешь все, что омывает оно на своих берегах, это озеро – пресный океан, сказал он, и дети в здешних краях выживают только благодаря богатым рыбой водам озера Тонлесап. Она идет. Три дня идет вверх по реке, преградившей ей путь, по ее расчетам, река приведет на север, к северной части озера. Она остановится перед озером и там останется. Садясь передохнуть, она смотрит на свои ноги, широкие ступни, подошвы, нечувствительные, как шины, она гладит их. Здесь растет зеленый рис, манговые деревья, купы бананов. Она идет уже шесть дней.

Останавливается. Не может вспомнить, прошла ли больше до того, как увидела реку, или потом, вверх по реке к северу? Идет дальше вдоль реки, следует всем ее изгибам, иной раз, вечерами, пускается вплавь. Снова идет, смотрит: буйволы на том берегу – вроде бы они приземистее, чем здешние? Дитя в животе вовсю шевелится: рыбьи бои в ее утробе, потаенные и, кажется, веселые игры этого недозволенного дитя.