Магда Сабо - Улица Каталин

Иногда выпадало свободное время, и если не предвиделось визитов и сами они никуда не собирались (гости Ирэн были особым испытанием для стариков – в таком случае они должны были лечь спать позднее обычного, а если уже все-таки успевали улечься в привычное время, то просыпались от возни и шума в кухне, – это Ирэн среди ночи мыла и расставляла на свои места стаканы, – и тогда оба еще отчетливее понимали, что они уже не в своем старом доме; улицу Каталин, где когда-то распоряжались они сами, унесла на крыльях неведомая птица, улетела с нею в таинственную сказочную страну, и теперь им приходится подлаживаться к Ирэн, взрослой дочери, у которой нет на настроения, ни времени для того, чтоб самой приспособить к их нуждам свой изменившийся характер) – все сходились в гостиной – поговорить. Старый Элекеш сидел чинно и был весь внимание, госпожа Элекеш, смертельно устав, полулежала на стуле, Кинга пристраивалась возле Балинта, поглядывала оттуда на остальных и, слушая их голоса, давилась от смеха; в семье Ирэн разговаривали всегда так, словно бы у старого Элекеша пропало не только зрение, но и слух: повышали голос, старались говорить раздельно, и девочку это потешало. А для чувствительных ушей старика это было почти невыносимо. Сидели вместе, потому что уже не могли обойтись друг без друга, хотя эти совместные посиделки тоже вызывали взаимное раздражение, и Пали, который был тогда мужем Ирэн, впервые увидев ее вместе с Балинтом, тотчас догадался, что оставаться среди них – дело совершенно бесплодное; эти люди знали что-то такое, чего он не знал так же, как и Кинга; они берегли некую тайну, недоступную ему, чужаку. Когда Ирэн дала Пали отставку, он оказался единственным, кто понял, почему с ним так обошлись, лишь одного Пали меньше всех возмутило, что Ирэн предпочла ему какого-то бездарного врача, человека без будущего, ибо врачом Балинт оказался по недоразумению; он и выглядел-то значительно старше, чем Пали, и не отличался обаянием; к тому же с первого взгляда было видно, что он не пылает к Ирэн страстной любовью – впрочем, однажды он уже бросал ее, Ирэн сама рассказывала об этом. Пали знал, что речь идет не об Ирэн и Балинте, даже не о нем самом или Ирэн, не о любви вообще, а лишь о чем-то, чему он так и не подыскал названия, но что объединяло этих людей, которые перекидывались малозначащими словами, словно играли в мяч, пользовались понятиями, которые для него или девочки не имели никакого смысла, но от которых у остальных начинали блестеть глаза, и даже старый Элекеш тихо посмеивался про себя. Когда в душе Пали утихла первая боль обиды, он, в сущности, был даже рад тому, что может уйти, покинуть их, не стыдясь, пусть себе играют в эту странную общую игру одни, без свидетелей, промеж собой.

Если они и создавали вокруг себя некую таинственную среду, – общий шум и восторги продолжались недолго, все уставали от собственных усилий. Игра ничего не решала и не приносила разрядки, это походило на томительное желание, за которым не следовало и не могло последовать заключительное объятие. Для поддержания яркости тех образов, что за словами вослед всплывали из глубин памяти, их одних было недостаточно, не хватало тех, кто ушел из жизни; воздух в комнате словно сжимался и нависал над их лицами, будто готовый обвалиться потолок. Спустя некоторое время у них возникало чувство, что проку не будет, однако все равно они тут же начинали сызнова, потому что хотя и не умели еще подыскать нужное выражение, но лелеяли надежду, что стоит им взяться за руки, сжаться в тесный круг – как удастся угадать нужные слова, выбраться из этого лабиринта и как-нибудь добраться до дому, а до тех пор потерпеть эту до невозможности временную квартиру, расположенную слишком высоко и близко к воде; сядет же где-нибудь отдохнуть та неведомая птица. Их четверо в пути, а может, и пятеро, ведь и Бланка тоже с ними, раз присылает письма. И если хотя бы один найдет дорогу домой, то, значит, найдут ее и все, Элекеш вновь сможет видеть, сможет направлять их, госпожа Элекеш позволит себе передышку, возьмется шить подушки, снова обленится и растолстеет, Ирэн и Балинт полюбят друг друга, и тогда Ирэн станет кроткой, тихой и блистательной, а от Балинта вновь будет исходить свет, уверенность и обещание великой врачебной будущности. Как-то раз в такое время побывала у них Генриэтта; она не обнаружила своего присутствия в доступной восприятие телесном облике, но все же была среди них, и слушала их разговоры с грустью, ибо знала, что без нее никогда не найти им улицы Каталин, нечего и искать. Кинга, тогда еще совсем маленькая, заметила ее и такой, но тщетно пыталась дать всем понять, что, кроме них, в комнате есть еще кто-то, – дедушка прочел ей коротенький стишок о плохих девочках, Ирэн шлепнула ее легонько по ручонке, – нечего выдумывать ерунду, это неприлично, – потом взяла на руки и унесла спать.