Поппи Адамс - Мотылек

Вместо слов он едва заметно кивает мне – на считанные миллиметры опускает голову и чуть прикрывает веки. Я уверена, никто другой просто не обратил бы на это внимания, но для меня в этом движении бездна смысла. Он говорит мне: «Я позабочусь о доме», но главное то, что он просто и честно говорит: «Прощай навсегда». Я знаю, что мне незачем отвечать или делать что-либо, что он ничего от меня не ждет, и даже не киваю ему головой.

Я сажусь в кровати. Это не моя кровать, и я не знаю, чья она. Я нахожусь в маленькой комнатке с бледно-желтыми стенами и белым потолком; здесь есть небольшое окошко с жалюзи и решеткой снаружи, и еще одно окошко вырезано в моей двери, чтобы я могла видеть, кто проходит по коридору. Из мебели у меня тумбочка, встроенный в стену шкаф и стул. Стены здесь голые, зато на тумбочке есть электронные часы, раньше стоявшие в моей спальне, – и это хоть как-то утешает меня. Когда мне надо принять ванну, меня ведут в ванную комнату, расположенную в конце коридора. На стенах ванной, возле умывальника и возле унитаза, приделаны длинные белые ручки, а сама ванна накрыта какой-то хитрой штукой, напоминающей упряжь, так что сама я даже не могу в нее сесть. Мне кажется, что когда-то с помощью этого приспособления поднимали лошадь.

В комнату заходит женщина, она поднимает жалюзи. Эту женщину зовут Хелен. Я не умею поднимать жалюзи сама, хоть Хелен и пыталась научить меня этому. Сделать это достаточно просто: надо сначала слегка дернуть их вниз, а потом позволить им медленно скользить. Но у этих жалюзи еще тот характер – они всегда или застревают на половине пути, или вообще отказываются подниматься, так что если продолжать тянуть их вниз, они просто растягиваются.

– Доброе утро, – говорит она.

Она произносит одни и те же слова каждый день, но я не против. Я ничего не знаю об этой Хелен, а она ничего не знает обо мне. Она понятия не имеет, что я знаменитый энтомолог и что я жила в большом особняке. Вы можете себе это представить? Если бы я ей сказала, она бы мне не поверила.

Я немного наклоняюсь вперед, а Хелен поправляет подушки у меня за спиной. Устроив меня поудобнее, она немного поворачивает часы, чтобы они смотрели на меня.

– Чай? – спрашивает она, выходя из комнаты.

Я могу ничего не отвечать: она принесет чай, что бы я ни говорила. Как только она уходит, я поворачиваю часы обратно. Меня безумно раздражает то, что она двигает их, но отучить ее от этой привычки невозможно. Мне и так понадобилось немало времени, чтобы уговорить ее заваривать чай так, как мне нравится.

Возвращается Хелен с подносом. Она ставит чашку с горячей водой на мою тумбочку, чтобы я все хорошо видела.

– Вот так, – произносит она. – Смотрите?

С этими словами она опускает пакетик с чаем в чашку и некоторое время помешивает воду ложкой. При этом она считает:

– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.

Досчитав до пятнадцати, она резко вытаскивает пакетик и ложку из чашки и кладет их на поднос. После этого она берет десертную ложку и начинает осторожно наливать в нее молоко. Когда ложка наполняется до краев, она выливает молоко в чашку. Затем она кладет ложку на поднос, еще раз говорит: «Вот так», берет поднос и выходит из комнаты.

Та неделя, в которую Вивьен вернулась домой, теперь кажется мне нереальной. Мне все еще хочется знать, почему она приехала. Есть и еще одна вещь, которую я, наверное, никогда не узнаю, – почему я единственная из всех моих родных сумела дожить до глубокой старости. Это тревожит меня. Мне пришлось наблюдать за тем, как все они сначала впадали в отчаяние, а потом умирали. Я делала все возможное, чтобы помочь им, чтобы удержать их вместе, но чем больше я старалась, тем дальше они расходились друг от друга, – и в конце концов каждый из них отыскал свой собственный путь к самоуничтожению.

Здесь я веду совсем другую жизнь – я как будто поменялась с кем-то местами. Но я не против: что ни говори, от такого обмена я только выиграла. Я ни капельки не скучаю по Балбарроу-корту, здесь меня намного реже мучает беспокойство. Эта комнатка невелика и удобна, здесь нет никакого хлама и не бывает неожиданных посетителей. Я обнаружила, что здесь очень устойчивый распорядок дня, но лучше всего то, что, если я хочу убедиться, что мои часы идут правильно, мне достаточно позвонить в маленький колокольчик – и в любое время, днем или ночью, кто-нибудь обязательно придет ко мне.