Лариса Денисенко: Отголосок: от погибшего деда до умершего

«Вы знакомы?» – спросил у меня Адам. «Да, представь себе, мы с ней знакомы». – Я пошла в наступление. «А что это за тон, фрау фон Вайхен?» «Она фрау Граф», – аккуратно поправила партнера Дора. «Вы уже и об этом пронюхали», – заметила я. «Конечно. Ты можешь объяснить свое поведение?» «Могу. Я не люблю, когда за мной следят». «Мы этого тоже не любим», – поддержал меня Адам. Дора держалась рукой за щеку, как будто я отхлестала ее по лицу.

Она подняла на меня глаза. «Кажется, я начинаю понимать. Это месть за то, что мы отслеживаем информацию, связанную с твоим дедом? Извини, но это мои служебные обязанности, а какие у тебя обязанности, что ты позволяешь себе выслеживать меня и моего любовника? Да, мы с ним встречаемся тайно, я замужем, и что? Ты все теперь знаешь, напишешь письмо моему мужу? Может, ты и фотографии успела нащелкать?» «Так он ее любовник? По стой, ты же говорила, что он привез из Украины невесту», – отозвалась Ханна. «Очень хорошо. Еще неизвестно, кто за кем следит. Какую невесту, Адам, это правда?» – с болью в голосе произнесла Дора.

Как только он начал оправдываться, а она сняла шикарную туфлю на высоком каблуке и попыталась воткнуть его Адаму в пах, я поняла, что ошиблась. Жизнь полна неожиданностей и всяких совпадений. Их гораздо больше, чем можно себе представить, иногда они настолько концентрированные, что могут обрушиться на нас настоящим кислотным дождем.

Напряжение, которое сжимало меня в крепких объятиях, резко отпустило, я зашаталась и чуть не упала с ощущением легкой приподнятости в легких и тяжести в голове. Ханна придержала меня. «Приняла мячик на живот», – как сказала она потом. «Послушайте, извините, простите». Но они меня не слушали. Дора шла босиком, туфли валялись на месте разборки, ее плащ, как раненое птичье крыло, тянулся за ней, неизвестно на чем держась.

Адам курил, опираясь спиной и головой на стеклянную стену комплекса. «Рано или поздно так должно было случиться», – спокойно сказал он. Мы не очень хотели продолжать эту беседу, но просто так взять и уйти не могли. «Она никогда с ним не развелась бы, а мне хоть и нравится чувствовать себя восторженным подростком, настоящего огонька не хватает». Он огляделся вокруг, нигде не было пепельницы, здесь, скорее всего, курение было запрещено. Взгляд его остановился на валявшихся туфлях Доры, и мне показалось, что сейчас он возьмет одну из них и спрячет там свой окурок. Но он вытащил из кармана (другого, видимо, не разорванного) платок, заботливо, словно младенца, завернул в него окурок, бережно положил в карман.

«Знаете, когда я понял, что постарел?» Ханна хотела было что-то сказать, но передумала. «Я понял, что постарел, когда до меня дошло, что большинство женских имен в памяти моего телефона – это врачи, а большинство женских имен в моей памяти – это быль. Она может простудиться. Так глупо сбросила эти туфли, переполненная страстями, до безумия. Я впервые подумал, что рисковал больше нее. Возможно, она могла меня убить. Прощайте, дамы. Пока, Марта Граф». Я подумала, что он поднимет туфли Доры, но он не сделал этого.

Я проводила Ханну домой, она все твердила, что ей не хватает воздуха и слов, что было на нее совсем не похоже. А у меня было перенасыщение словами, эмоциями и воздухом, наверное, поэтому я, не раздеваясь, рухнула на диван и уснула так крепко, что не слышала ни одного телефонного звонка и проснулась только оттого, что меня целовал Райнер, я вцепилась в его шею, будто ничего более реального и надежного рядом не было. «День был очень тяжелый», – прошептала я. «Завтра обязательно будет легче», – пообещал мой муж, но он очень ошибся в своих прогнозах.

Возможно, я не обратила бы внимания на это письмо с неуказанным отправителем (странно, не было ни одного символа, как будто со мной переписывался невидимка), если бы не приложения, которые были подписаны marta-rainer. Возможно, я не обратила бы внимания на это письмо, а создала бы новое, как и планировала, с указанием времени, даты и номера моего рейса, эту информацию ждал от меня Марат. Но я открыла это письмо.

При загрузке сначала я увидела фотографии – Райнер, кофе, я. Счастливые лица, целеустремленные и в то же время спокойные, как у моряков, которые наконец-то добрались до моря. Я узнала время и место, я узнала лицо старика-зеваки с необычайными глазами, его отражение поймала блестящая сахарница. Вероятно, именно тогда сильнее забилось сердце, хотя трудно уловить, когда именно это произошло, когда я увидела его лицо на сахарнице, или когда я прочитала первую строчку: