Андре Моруа: Земля обетованная

– А что это сказала Мари, а?.. Ну, Титина, что это она сказала про девушку, которую повалил парень? Почему все смеялись, разве это смешно, Титиночка?

– Ничуть не смешно! Здешние люди прямо как животные!

Леонтина сама была уроженкой этого края, но ее мать, работавшая горничной у сенатора, строго воспитала ее. Она много читала и даже, получая всего тридцать франков месячного жалованья, подписывалась на «Veillées des Chaumières» («Посиделки в хижинах») – еженедельный иллюстрированный журнал с романтическими и религиозными историями, который после прочтения одалживала чете Ларноди.

– Надобно оградить персонал от дурных книг, – говорила она.

Леонтина знала наизусть стихи Луизы Аккерман [6]и Марселины Деборд-Вальмор. [7]По воскресным дням она читала Клер «Дневник Маргариты» – жалостную нравоучительную историю. Маргарита плыла на корабле на остров Бурбон со всей своей семьей; ее младший брат, еще младенец, умирал на борту судна; ее лучшая подруга Мари также скончалась, только позже. Клер готова была слушать эту историю бесконечно.

– Но что же тебе нравится в этой книге? – недоуменно и насмешливо спрашивала ее мать.

– Смерть ребеночка и смерть Мари.

Второй историей, которую Клер без конца просила читать Леонтину, была «Тайна Фруа-Пиньона». [8]Там было письмо юной девушки, которое Клер находила в высшей степени изысканным: «Твоя навсегда, командор… Мари-Тереза Кардаво» . Клер могла часами повторять эти слова: «Твоя навсегда, командор…» . Она не знала, кто такой командор, и не понимала точного смысла выражения: «Твоя навсегда» . Но эти слова звучали, как музыка. Она долго сопротивлялась чтению молитв с перебиранием четок, но стоило ей узнать, что четки называются rosaire , как она сразу пристрастилась к этому занятию. Слово rosaire напоминало о волшебных садах с розами, об аркадах и колоннах, увитых розовыми цветами. Две тетки Клер постриглись в монахини, и ей было известно, что одна из них, сестра Аньес-Анжелика, жила в монастыре «Птицы». Клер так и представляла ее себе живущей в огромном вольере; тогда как вторая тетка, сестра Мари-Жозеф, находилась, по ее убеждению, в постоянной неподвижности, поскольку господин кюре говорил, что она принадлежит к « созерцательному ордену». Любое новое слово пускало корни в воображении девочки, давая обильный урожай образов и догадок.

Ближе к вечеру она ходила кормить сахаром лошадей и возвращалась домой в тот час, когда из долины поднимались белые нити ночного тумана. С этого момента девочка знала, что воскресенье будет похоже на все прочие дни. За обедом отец опять начнет говорить о черепице, урожае и армии; вечер она проведет у камина, между подставками для дров; мадам Форжо снова займется своей вышивкой, а полковник, заложив руки за спину, будет, как всегда, вышагивать по гостиной, проклиная правительство; потом войдет Леонтина, а дальше – холодная лестница, ведущая в башню, угасание хилого огня на поленьях, ужас ночной тьмы и, наконец, спасительный сон.

Полковник Форжо был незлым человеком, но тридцать лет командования выработали у него привычку к полному повиновению окружающих. Его красивое, спокойное лицо и прямой взгляд говорили о бесхитростном сердце, зато голос звучал резко и безжалостно:

– Молчи! Не прекословь! Не спорь!

Так он отвечал Клер, стоило той задать какой-нибудь вопрос. Как-то вечером девочка призналась, что медлит покидать гостиную, потому что боится темноты, и полковник тут же приказал ей выйти из дому, притом одной, в ночном мраке:

– Дойдешь до сосновой рощи и принесешь мне ветку в доказательство того, что ты исполнила приказ!

Обеспокоенная Леонтина надела на малышку пальто, проводила до двери и тихонько спросила:

– Хочешь, я пойду с тобой?

Но Клер сердито отказалась. Ночь была безлунная, и парадная аллея перед замком напоминала черный туннель. Девочка медленно продвигалась по ней, протянув вперед руки, чтобы не наткнуться на ветви деревьев, которые мрачной угрожающей тенью смыкались на ее пути. Доносившийся справа шум – плеск воды и бульканье воздушных пузырей – возвещал о близости пруда с его скользкими лягушками. Вдали, на равнине, проходил поезд, и его пыхтение напоминало грозные голоса сказочных чудовищ. Но вот пруд остался позади, значит еловый лес уже недалеко. Клер споткнулась о кочку, поскользнулась, упала, вскрикнула, но тут же нащупала под собой клейкие от смолы сосновые иголки. Встав на ноги, она на ощупь выбрала развесистую ветку, отломила ее и так же медленно побрела назад, к дому. Возвращаться было легче: теперь она ориентировалась на свет из окон замка. Войдя в гостиную, она молча, с вызывающим видом, протянула ветку отцу. С тех пор она перестала бояться темноты.