Пэппер Винтерс - Разрушенные (ЛП)

Единственный способ моей семье находиться в безопасности рядом со мной — это стать моими кураторами.

Я гребаный ротвейлер на поводке.

— Нет, — рявкнул я на нее. — Оставь меня в покое. Позволь мне обеспечить им безопасность единственным способом, который я знаю.

Она стиснула челюсть.

Я наклонился вперед, вторгаясь в ее пространство.

— Подумай на мгновение. Ты хочешь, чтобы я держал два невинных, очень крошечных существа. Ты хочешь, чтобы я прикасался к новой жизни, едва сдерживая насилие прошлого, — я провел рукой по своим отросшим волосам. — Ты должна понимать и не просить чудес, Зел. Каждую ночь ты толкаешь меня, чтобы прижаться. Чтобы увидеть есть ли у меня сила спать с тобой в моих руках.

Я наклонился ближе, тяжело дыша.

— Скажи мне, что происходит. Скажи мне, насколько я успешен, держа тебя нежно и сладко.

Ее взгляд скользнул от моего, смесь печали и злости.

— Мне не нужно говорить тебе, что происходит. Мы оба знаем, что тебе становится хуже. Но... — Она сорвала покрывало, ее брови сведены вместе. Наконец она снова посмотрела в мои глаза. — Если станет хуже, ты не думаешь, что должен подержать их сейчас? В случае, если не сможешь совсем?

Я ненавидел, что отдавал ей полужизнь. Полумужчина, который может трахать ее, но не может заниматься любовью. Мужчина, который не хочет ничего больше, чем дать ей все, в то время как мое прошлое пытается украсть ее будущее. Каждый день я боялся, что она станет ненавидеть меня за мои недостатки.

Я покачал головой.

— Нет.

Зел сжала одеяло.

— Не бойся. Ты можешь сделать это. — Она разыгрывала карту, которая всегда заставляла меня подчиняться ее воле. — Я доверяю тебе.

Это было афродизиаком для меня. Получить ее доверие. Сделать что-то, чтобы оправдать его.

— Твое предназначение убить меня, не так ли? — я застонал, проведя рукой по лицу. Она выиграла и знала это.

Она нежно улыбнулась, ее красивые губы отвлекали меня.

— Не убить тебя, а заставить тебя жить.

— Ладно, — отрезал я. — Но приготовься остановить меня, если я не смогу контролировать себя. Я не могу справиться с мыслью, что причиню им боль.

Она кивнула.

— У тебя есть мое слово. Я буду наблюдать за тобой как гиперопекающая мать.

Очень медленно я подходил к двум маленьким кроваткам. Я посмотрел на два крошечных как изюм лица. Одно в розовой шапочке. Другое в голубой.

Такие крошечные. Такие маленькие.

Василий и Вера.

Имена моей матери и брата. Я спросил Зел, хочет она назвать нашу дочь Клара, но ее лицо напряглось, и слезы заблестели в глазах. Она сказала, что Клара была уникальной, и никто не сможет жить с ее именем.

Но затем в ее взгляд вернулась жизнь, и она предложила мне целый мир. Она предложила назвать их именами моей потерянной семьи, мне пришлось выйти из комнаты и спрятать свои внезапные обжигающие слезы. Я превратился в гребаного хлюпика. Я хотел купить ей каждое гребаное украшение на планете, чтобы показать, как много этот жест значит для меня. Я все еще не рассказал ей о своей родословной, или что близнецы теперь двадцать пятые в линии, закатившейся королевской семьи, которая никогда не будет признана снова.

Зел села выше на кровати, наблюдая за мной.

— Возьми их. Они твои, Роан.

Она могла бы обмануть меня. Обе головки черноволосые, никакого проблеска рыжего. У Веры были яркие зеленые глаза, как у матери, в то время как у Василия цвета голубого льда, как у его тезки. Небольшой кусочек меня, завернутый в так много от Хейзел.

Я задавался вопросом, выглядела ли Клара такой крошечной, когда родилась.

Мое сердце закололо от мысли о маленькой девочке, по которой скучала каждая часть меня.

— Роан.

Мои глаза взметнулись к Зел, мое сердце стучало как у сумасшедшего животного.

Она села выше в кровати, ее лицо было напряжено от родов и того, что я собирался сделать.

— Ты не причинишь им боль. Поверь в себя.

Но я причиню им боль.

Я был слишком большим, слишком непредсказуемым. Некоторые дни я был в порядке, в состоянии сдерживать себя. В другие был гребаной угрозой и проводил день, бегая по пляжу или прячась в душе с лезвием бритвы.

Я любил мой идеальный мир, но был измотан попытками быть таким же идеальным. Как бы я ни старался, я не соответствовал ему.

— Агент, Фокс, сейчас ты возьмешь на руки своего сына, — приказала Хейзел голосом, который она знала не оставит мне выбора.

«Подчинись. Подчинись. Подчинись».

— Черт побери, Хейзел, — рявкнул я, на краткое мгновение, ненавидя ее за то, что использует свою власть надо мной. — Ты нарушаешь свою клятву, dobycha. Мне не нравится делать что-то, что в конечном итоге может уничтожить меня.