Мэриан Ти - Мой голландский миллиардер

И даже не взглянув на свою дочь, он направился за медсестрой прямо в смотровую комнату.

Доктор взял руку девочки, и когда был уверен, что Дэниэль находится вне зоны слышимости, мягко спросил:

— Всё ещё болит?

Ответа не последовало, только пронзительный взгляд.

Понимая, что нужно действовать аккуратно, он опустил глаза, и начиная оборачивать эластичный бинт вокруг правого запястья, тихо продолжил:

— Если тебе хоть немного больно, только скажи мне. Я напишу письмо, и тебе не придётся завтра выступать.

Но молчание продолжалось, и когда доктор решил, что девочка с ним не заговорит, он услышал шёпот пациентки:

— Отец разозлится.

Доктор замер. Отец. Не папа, а отец. Это казалось неправильным, но он всё же решил сказать то, что на самом деле не думал:

— Думаю, ты ошибаешься дитя. Ты не можешь разочаровать того, кто тебя любит. Твой отец любит тебя, и поэтому, он никогда не заставит делать тебя то, что может причинить тебе боль.

Девочка молчала, а доктор не хотел на неё больше давить. Он только надеялся, что в его словах есть доля правды.

И так и было, но совсем не так, как доктор Фергюс представлял это себе.

***

ХРУСТ.

Я была одна, моя комната тёмная и тихая, но я так отчётливо слышала этот звук, так отчётливо, будто мои кости опять ломались.

ХРУСТ.

Мне нравится этот звук.

ХРУСТ.

Закрываю глаза, и вспоминаю, как исполнилась моя мечта в мгновение ока. Я вижу себя танцующей перед переполненным залом. Рты всех приоткрылись в восхищении, но всё, о чём могла думать я, что они похожи на акул, которые разинули свои пасти, и вот-вот разорвут меня на куски.

ХРУСТ.

Помню этот пируэт, выполняя который, меня постигла свобода, я поняла, что если…

ХРУСТ.

Это займёт всего одну секунду, лихорадочно подумала я.

Снова и снова, с самого рождения, Дэниэль повторял мне беречь конечности от увечий.

А я всё крутилась и крутилась под пристальными взглядами, и не могла прекратить думать, что это займёт всего мгновение.

Секунда на притворится, что потеряла равновесие.

Секунда на то, чтобы сознательно сломать кости.

Всего одна секунда, и мне больше не придётся танцевать.

ХРУСТ.

Я свободна.

ХРУСТ.

Я улыбнулась воспоминанию.

А потом, открылась дверь, и вошёл отец.

Воспоминания тут же испарились вместе с приобретённой свободой.

Подходя ближе к кровати, Дэниэль странно и невнятно вымолвил:

— Ты проснулась.

Я была не в состоянии ответить прямо сейчас. Чувство вины прожигало меня изнутри, и я ощущала, как оно высасывает кровь из моего лица, и вызывает холодную испарину с головы до пят.

— Д-даа, отец. – Не могу заставить себя взглянуть на него. Я была в уже, что если сделаю это, он тут же узнает правду.

Я услышала, какой-то скрип, и краем глаза увидела, как отец перетаскивает стул поближе к кровати. Он сел без своей присущей грациозности, и тогда я поняла, что от него пахнет… странно.

Собрав смелость в кулак, я всё же взглянула ему в глаза, и меня накрыло волной сомнения, когда я увидела, что он не изменился. Дэниэль был одет всё в тот же костюм, что и на вчерашнем выступлении.

— Т-ты в порядке, отец? – Я должна была спросить это.

— Конечно.

Казалось, это был тот же самый приятный голос, который я слышала всю свою жизнь, но что-то в нём было не так.

Что-то плохое.

И мой ужас ещё больше усилился, когда отец ласково спросил:

— А почему я должен быть не в порядке, Серенити? Ответь ты мне.

Я поняла, что нервно сжимаю края одеяла.

— Ну же, дитя, ответь своему отцу. Почему ты спрашиваешь в порядке ли я, если это ты в больнице?

Моё сердце пыталось вырваться из груди, а мозг лихорадочно перебирал наихудшие опасения.

Пожалуйста, пожалуйста, это не может быть правдой, пожалуйста.

Я сглотнула.

— О-отец.

Но Дэниэль прервал меня.

— В конце концов, мне не на что злиться. Не из-за чего быть разочарованным.

Я вспомнила слова доктора Фергюса.

«Ты не можешь разочаровать того, кто тебя любит».

Я побледнела.

Доктор Фергюс ошибался.

Но что было ещё хуже, мой отец знал.

Он всё знал.

Наши глаза опять встретились.

О нет, отец всё знает.

— Мистер Фергюс написал письмо, ты знаешь? – Непринуждённо сказал Дэниэль. – Он передал его нескольким влиятельным людям, и из-за этого письма, я больше никогда не смогу преподавать танцы детям. В том письме, он сказал, что я принуждал тебя к танцам, и что он опасается, я могу заставлять тебя танцевать, даже если тебе это причиняет боль.