Джемма Джеймс - Стремительный

Краска прильнула к моему лицу, когда я опустилась на колени и стала использовать свои руки как ложки, чтобы кушать яйца. Старый позор всплыл снова. Он никогда не уходил далеко, был скрыт под слоями нормальности.

— У меня не было проблем с этим на протяжении шести месяцев, — сказала я, презирая слабость в голосе. Яйца не хотели глотаться, и я сидела почти с кляпом в горле. Картошка была не лучше.

— Хорошо, и мы намерены продолжать в том же духе.

— Как ты узнал? — спросила я. Он только что вышел из тюрьмы, как он мог знать про мою анорексию?

— Я знаю о тебе все.

Наши глаза встретились, и я искала в них правду, потому что, конечно, он не имел в виду все . Секунды медленно тикали, каждая сводила невидимую линию здравомыслия. Я затаила дыхание, от ужаса, что еще он может знать .

Он отвел взгляд, выражение его лица изменилось, и я вздохнула с облегчением. Последовало молчание, прерываемое стуком его вилки, но это беспокойство не того вида, что заставляет тебя чувствовать каждую секунду как вечность. Мой разум был пуст. Я не протестовала, и не была к этому готова.

— Почему ты морила себя голодом? — спросил он, приводя меня в сознание.

У меня не было никаких идей, как объяснить это. Я не могла объяснить, не углубляясь в те вещи, которые хотела бы скрыть, например, как после первого стационарного лечения, я зациклилась на том, чтобы быть закрытой на протяжении трех месяцев внутри больницы. Эти месяцы были самыми мирными и тихими месяцами, которые я испытала. Мое лечение держало Зака вдали от меня.

— Я не знаю.

— Черт!

Я зачерпнула горсть картошки.

— Это началось… — я начала, подняв глаза на него, — после того, как ты ушел.

— Ооо, так твое голодание моя вина?

— Нет, это не то, что я имела в виду. Было много других…

— Оставь это, Алекс. Я уверен, ты сильно страдала, живя в особняке своего папы и выезжая на выходные с друзьями и парнями, загружая шкафы эксклюзивной одеждой. Избавь меня от рыданий, потому что я не куплюсь.

— Зачем тогда спрашивать?

— Не умничай. Я ожидал, что хоть теперь ты скажешь правду, — он встал из-за стола. — Убери со стола, загрузи посудомойку и убери эту лужу на полу.

Возмущение росло, но я решила держать рот на замке. Поднимаясь на ноги, я взяла со стола свою и его тарелки по пути к раковине. Выкинула остатки еды, потом загрузила тарелки в посудомойку, закрыла ее, обернулась и обнаружила, что он смотрит на меня. Он стоял, прислонившись к тумбочке, выпучив бицепсы на скрещенных руках.

— Мне нужна метла.

Он принес одну, из шкафа возле двери, которая вела черт, знает куда. Куда он вообще притащил меня? Я не видела ничего, кроме деревьев, хотя отчетливо слышала гул трассы, который дал мне надежду на помощь за этой листвой.

Он всунул метлу мне в руки, наши пальцы соприкоснулись, и это прикосновение разожгло во мне огонь. Я сглотнула и убрала все с пола, чувствуя его спиной все время. Его теплые ладони лежали на моих бедрах, пальцы чертили круги у меня на животе. Я покачнулась в его сторону.

— Я… я могу спросить тебя, Райф?

— Давай.

— У тебя… — мой голос дрожал, и я должна постараться, чтобы задать вопрос. — У тебя был секс после того, как ты вышел?

Он дрожал.

— Нет, — со стоном, он засунул палец в меня, и я содрогнулась при мысли, что у него никого не было долгое время.

— Теперь моя очередь спросить тебя, — произнес он. — Как сильно ты хочешь, чтобы я трахнул тебя?

Я хныкнула, это был не секрет, что мое тело хотело его, всегда хотело. Но я, женщина, которую он похитил, не хотела его. Ну, это то, что я говорю себе.

— Ну, тогда ты захочешь этого, — со стоном он отпустил меня. — Я не хочу тебя таким способом.

— Что это значит? — я повернулась к нему лицом, ручка метлы удерживала меня в вертикальном состоянии.

— Это значит, что я не хочу, чтобы ты хотела.

Он поставил метлу на пол и схватил мои запястья. Лучи солнца выглядывали из просветов, шрамы от порезов выделялись на линиях предплечья, отпечатки моей неспособности справится со стрессом. Он вытащил мои руки на свет и посмотрел на шрамы.

— Что за херня случилась с тобой?

— Ничего, — сказала я, пытаясь спрятать руки, но он не позволил мне.

— Кто сделал это?

— Никто.

Он придвинул меня ближе, а его руки захватили мои щеки:

— Кто. Сделал. Это?

— Я.

Впервые, с тех пор как он вошел в мою жизнь, у него пропал дар речи. Его взгляд всматривался в мое лицо, словно в поисках ответов.

— Почему?