Чарльз Вильямс - Девушка с холмов

Она повернулась на каблуках, склонив голову, чтобы я мог как следует ее оценить. В ее миндалевидных глазах сияла дразнящая улыбка.

– Ну и как я выгляжу?

– Великолепно!

– А как тебе нравятся мои чулки?

– Блеск. У тебя такие красивые ноги!

– Спасибо. Знаешь, Боб, – продолжала она, – ты милый, но почему к тебе так трудно подступиться?

– Я антисоциальный человек. Давай идем. Ты не забыла, нам надо к мировому судье!

– Ты еще не передумал?

– Что значит – не передумал? Я никогда этого не хотел.

– Ну, спасибо. Если я вызываю у тебя такое отвращение, почему ты настаиваешь?

Кажется, мы начинаем все снова, устало подумал я.

– Идем, ради Христа! Идем поженимся! Она посмотрела на меня неприязненно и повернулась к двери:

– Хорошо, я уступаю. Никогда, наверное, не пойму тебя. Чуть скажешь что-нибудь хорошее, как тут же, на одном дыхании, говоришь гадости!

Еще не пробило трех часов, и улицы были опалены послеполуденным солнцем. Мы медленно шли к зданию суда, и Анджелина то и дело выгибала шею, заглядываясь на свое отражение в витринах. Она никак не могла привыкнуть к своему новому облику.

В офисе мирового судьи было жарко и не очень чисто. Он что-то долго бормотал сквозь небрежно подстриженные усы, коричневые от табака, при двух свидетелях, приглашенных нами с улицы. Когда процедура закончилась, я вручил судье конверт с десятью долларами и мы вышли на улицу. На ступеньках крыльца, в тени здания, я медленно начал сознавать, что больше не холост. Я был женат. Я рассмеялся, и Анджелина взглянула на меня удивленно:

– Что тебя так рассмешило?

– Я просто вспомнил одну смешную историю. Вот и все. Были два ирландца. Одного звали Пат, а как звали другого, я забыл. Кажется Моррис.

– А ты понимаешь, что мы женаты? – прервала она меня.

– Знаешь, нет. Я как-то не подумал об этом.

– Мне кажется иногда, что ты просто сумасшедший!

– Ну и куда мы отсюда? – спросил я. Она посмотрела на меня озадаченно. Никто из нас не представлял, что делать после церемонии. Все это было нам как бы навязано, и мы торопились пройти через формальности, по крайней мере я. Теперь же, когда все позади и женитьба – свершившийся факт, мы испытывали чувство пустоты. Теперь некуда было торопиться.

– Я думаю, что мы уже пришли, – проговорила Анджелина взволнованно. Она смотрела на улицу.

– Наверное, да. Ты вернешься домой?

– Нет.

– Ну, ты теперь сама себе хозяйка.

– Да, я знаю.

Мы помолчали с минуту. Потом она спросила:

– А ты куда поедешь?

– Думаю, что в Новый Орлеан. Но эта идея уже потеряла для меня свою привлекательность. Я не мог вызвать у себя по этому поводу прежнего энтузиазма.

– Я хочу поехать сегодня вечером. А ты можешь остаться в гостинице. Я только заберу свои вещи и уеду.

Она покачала головой, все еще не глядя на меня:

– Нет. Это твоя комната, и я не хочу быть тебе обязанной. Я уже и так слишком много тебе должна. – Она показала на полотняный жакет.

– Ты мне ничего не должна.

– Нет, должна. Я бы рада обещать тебе вернуть долг, но не знаю, смогу ли когда-нибудь.

«В ней есть какая-то упрямая честность», – подумал я. Мы постояли в некотором замешательстве еще какое-то время. Затем она обернулась ко мне:

– Ну, спасибо за все. Прощай.

– Прощай, – беспечно ответил я.

Она медленно спустилась по ступеням на тротуар, постояла несколько мгновений, будто решая, в какую сторону повернуть, и затем уверенно пошла по улице.

Я смотрел ей вслед, чувствуя себя почему-то ужасно. О, эта прямая спина, эти упругие, прекрасные линии ее ног, эта гордо поднятая голова!

Анджелина, бесспорно, очаровательная девушка, такая гордая и упрямая и, может быть, более одинокая, чем кто-либо на свете. И у нее, возможно, осталось всего около двадцати долларов. Конечно, она ни за что не вернется домой, хотя не знает, как заработать себе на жизнь. И существует только один-единственный путь, на который она может вступить. И при этом она была слишком твердой, чтобы заплакать.

Ну, подумал я, меня это не касается. Не открывать же мне женскую школу. Она сама впуталась в эту историю, пусть сама и беспокоится. Но беспокоилась ли она?

Что с Ли? Да, что с Ли? В такую историю попадают двое. Если бы она не захотела, он один, вероятно, не влип бы так. Да, после всего пережитого у нее очень много претензий к Ли, не так ли?

К чему все это морализирование, прервал я себя. Какая разница? Если в такой неприятности никто не виноват, то что же мне беспокоиться? Ведь для меня она никто, так почему я должен волноваться? Пусть идет.