Екатерина Неволина - Геометрия любви

– Какие стихи?

– Ну, например, Вертинского. Был такой бард в начале двадцатого века: «Любовью болеют все на свете. Это нечто вроде собачей чумы…» и так далее. Я тебе подброшу книжку, если хочешь.

– А тебе не жалко? – Сашка вцепился в рукав друга, словно клещ.

– Что? Книжку? Ты же вернешь!

– Нет, Дашку терять, – с досадой пояснил приятель.

Кир хмыкнул.

– А что, скажи, тебе и вправду та малолетка нравится? Лохматая такая? – продолжал допытываться Санек.

– Что за малолетка? – голос Кира прозвучал холодно и напряженно.

Я обрадовалась тому, что стою, опираясь спиной о колонну, и все же почувствовала странную слабость в коленках. Не будь этой стены, я бы, как дура, с грохотом рухнула на пол.

– Такая темненькая. На класс ниже учится, молчит все время и только глазами зыркает, – несколькими словами, зато достаточно точно нарисовал Саша мой собственный портрет.

– Вероника? – Кирилл отвернулся. Мне не было видно его лица, хотя я многое отдала бы за возможность взглянуть ему в глаза. – Мы с ней раньше в музыкалку вместе ходили. Разумеется, не нравится. С чего ты взял?

Я почувствовала себя так, словно мне изо всех сил врезали локтем под дых. Такое было однажды в метро, когда здоровенный толстый дядечка, выходя из вагона, впечатал мне локтем в живот и пошел дальше, не заметив, а я осталась стоять с раскрытым от боли ртом, не в силах вздохнуть. Сейчас, наверное, даже больнее, хотя такие вещи тяжело сравнивать.

Глаза застилал противный серо-розовый туман, уши заложило. Я не знаю, как все-таки удержалась на ногах и не сползла по стеночке на грязно-желтый пол, истоптанный множеством ног.

Когда перед глазами немного прояснилось, Кирилла и его приятеля не было. Холл оказался пуст. Кажется, я пропустила звонок, умудрившись вообще его не услышать.

«Ты дура! – сказала я себе. – Самая настоящая дура!»

Чего еще можно было ожидать? Как вообще можно было напридумывать черт знает что, исходя из одной случайной встречи? Тогда, на улице, Кирилл наверняка даже не заметил меня.

Я сжала руками пылающие щеки. Боже, какой позор! Как хорошо, что никто не может прочитать мои мысли, иначе надо мной смеялась бы вся школа. Но я-то сама знаю, что являюсь законченной идеалисткой и распоследней дурой. Мама права: я слишком много читаю, и это, увы, не идет мне на пользу.

Как ни странно, от констатации этого печального факта мне немного полегчало, и я нашла в себе силы выползти из своего угла.

Я с самого начала знала о Кирилле все, не заблуждалась относительно его отношения ко мне. И тогда, на концерте, он подошел, лишь повинуясь чувству уязвленного тщеславия, по нему было видно. В общем, я правильно оценила Кира, но затем почему-то придумала, будто это не так, тешась иллюзиями. Мне было приятно идти с ним по одной улице, и, хотя нас разделяла дорога, мне казалось, будто мы рядом, плечо к плечу. Нет ничего опаснее фантазий. Они яркие, они дарят утешение, но они всегда разбиваются о реальность. Это главный закон. И когда они разбиваются, всегда бывает очень больно. Зачем же мечтать, если за каждую мечту платишь двойную цену?

Пока я об этом думала, то дошла до кабинета алгебры, автоматически заглянула туда и тут же, извинившись, поспешно закрыла дверь под любопытными взглядами пятиклассников. Ну конечно, алгебра была у нас до перемены, а сейчас… Я тупо остановилась, соображая.

– Вероника! Почему ты не на уроке? – выглянувшая из кабинета математичка подозрительно уставилась на меня сквозь узкие очки. – У вас же сейчас физика!

«Ага, точно, физика», – отстраненно подумала я.

– Вера… – холодная рука коснулась моего лба и я вздрогнула, как от удара. – Да у тебя же температура! Надо было мне раньше догадаться. Ну-ка пойдем, я отведу тебя в медпункт.

Она на минуту выпустила меня, чтобы заглянуть в класс, откуда уже доносился шум и нестройные возгласы.

– Всем сидеть тихо! Сейчас вернусь! И чтобы задача, которую мы записали на доске, была решена!

Дверь закрылась.

– Ну пойдем, горе мое. Сейчас позвоню твоим родителям, – математичка приобняла меня и повела по коридору к лестнице.

Я шла и чувствовала, что на глазах набухают слезы. Может быть, из-за резко поднявшейся температуры, а может, из-за этого неожиданного участия. Так странно, что именно она, из-за которой надо мной сегодня смеялись, оказалась вдруг добра ко мне.

В кабинете медсестры мне засунули под мышку похожий на ледышку градусник, заставили лечь на покрытую клеенкой кушетку и впихнули какие-то таблетки. Через некоторое время заглянула Танька, принесла мою сумку и рассказала, как разыскивала меня по всей школе. Я ее почти не слушала. Голова была совсем тяжелая, глаза так и закрывались. А потом приехал папа, которого сдернули с работы, и молча отвез меня домой.