Сергей Бокшанский - Эталон

– Ну и катись…

Я угрюмо рассматриваю под ногами комплект ключей. Потом неожиданно вспоминаю давний запах весеннего субботнего дня, забравшийся в открытую форточку; ломтик апельсинового мармелада в стеклянной плошке и солнечных зайчиков на деревянной книжной полке. Мы с Иркой Фроловой таращились в выпуклый экран телевизора. Моя вечная подруга тогда была уродливым утёнком, а в комнате её родителей кружевные салфетки, ленивая пушистая кошка. Лидия Викторовна, Иркина мама, предлагает мне свежеиспечённое овсяное печенье… У них всегда по-настоящему пахло домом. Когда-то пахло домом и у меня в квартире… Я ведь рос полноценным маленьким карапузом. У меня был полный комплект любящих родителей. Правда, они вскоре разошлись. Но развод мало повредил их отношениям со мной. Более того, развод мало повредил их отношениям друг с другом. В том смысле, что отношения и до развода были неважными. Но сиротского комплекса у меня не возникло. Скорее – наоборот. У меня есть и сестричка, и мама. Меня не стегали ремнём, а целовали в пухлый зад…

Я трясу головой, прогоняя наваждение. Стоит лишь на миг задуматься, как жизнь представляется совсем в другом ключе. Наше счастье с Ириной – жить сейчас. В юности всё было по-другому. Но со временем наши непростые отношения всё чаще становятся тонкими и хрупкими. Становятся, но пока не ломаются. В этом нет моей заслуги – это Фролова прилагает все усилия. А я, наверное, дебил. Мне тяжело думать о сложном – больше не хочется чувствовать и вникать. Счастье ведь и в самом деле не в сложном, оно в простом. Да только я забыл эту общеизвестную истину, утопил в алкогольном угаре. Если только…

Я уже говорил, что все крупные неприятности вырастают из пустяка? Нет? Так вот, маленькое уточнение: все крупные неприятности вырастают из крохотного пустяка.

– Сколько стоит предательство?

– Как обычно. Тридцать сребреников, Ваша светлость.

Самый неправильный поступок в жизни – назло. И я вновь совершаю ошибку. В который уже раз. НАЗЛО!

Прилично за полночь нас попросили из бара. Мы и так пересидели сверх положенного. Теперь на часах почти два ночи. Мы сменили заведение с усталыми официантками на кабинет в престижном салоне красоты, который с недавних пор стал именоваться «Триумф», вместо «Титула». Он через дорогу от моего дома. До центрального входа от проспекта во двор ровно 49 с половиной шагов. По крайней мере так указано на рекламной стойке у пешеходного перехода. Я не считал, но рекламщикам доверяю.

Хозяин кабинета мне знаком с ясельной группы детского сада. Удивительно, но Толик Фрадкин не в Израиле – ему и здесь тепло, светло и мухи не кусают. Он, конечно, уже сопит в две дырочки и видит возбуждающие сны. Наверное, прижался к широкому заду своей Эллочки, положил маленькую ладошку на её пышный бюст и досматривает десятый сон. И пока он пребывает в объятиях Морфея, наслаждаясь видениями тех времён, когда Элла Гезенцвей могла прыгать со скакалкой и не получать грудью по подбородку, мы спокойно пьём в его заведении. Хотя, спокойно – это мягко сказано. Надрываются динамики телевизора. На экране бесконечная синева океана и полуголые девицы с откровенно выпирающими формами.

Я с неожиданной горечью вспоминаю Ирину, её честный второй размер и на меня накатывает тоска. Вот, правда-правда, не от количества спиртного, а от горьких воспоминаний.

Мы расположились вокруг низкого столика у Фрадкина в кабинете. Мы – это я и Виктор Коваленко из параллельного класса. Ещё Марина Арбузова. Она сидит так близко, что я чувствую локтем её рёбра. Она у Толика администратор, мастер, стилист и, хрен знает, кто ещё. А по совместительству младшая сестра Анжелы, жены ещё одного моего одноклассника.

Шторы плотно задёрнуты. В помещении уютный полумрак. Над моей головой резные листья разлапистой пальмы в деревянной кадке и густое облако сигаретного дыма. На полированной столешнице водка и нехитрые закуски: пара упаковок салата, крекеры и ломтики красной рыбы.

Марина тянется губами к моему уху. У неё приятный запах и чистая кожа. Я, наверное, рад, что мы встретились баре. В её шёпоте лёгкое придыхание, а предложения такие же откровенные, как тексты у силиконовых дамочек на экране. Я ощущаю себя последней сволочью по отношению к Ирине и думаю: «Ну вот почему в жуткие периоды жизни меня склеивают барышни с фигурой школьницы? Наверное, карма, или подруга сглазила?». Я уверен, что женское тело предназначено, чтобы услаждать мужской взгляд. Конечно, практически у каждой дамы есть изъян, но у некоторых – нет! Вот и Марина не принадлежит к избранным, но и к обычному большинству среднего возраста её формы отнести сложно. Здесь вопрос только в пропорциях.