Никола Юн: Всё на свете (ЛП)

Я под влиянием минуты быстро целую ее в лоб, чтобы напомнить, что это я, ее любимый пациент, ее дочь.

Она открывает глаза, улыбается и нежно гладит меня по щеке. Думаю, если вы рождаетесь с болезнью, которая требует постоянного внимания, то хорошо, когда ваша мама — доктор.

Через несколько секунд она смотрит на меня с выражением лица "я доктор и боюсь, у меня есть для вас плохие новости".

— Сегодня у тебя знаменательный день. Почему бы нам не сыграть в то, в чем у тебя есть реальный шанс выиграть? Например, в Почетную Угадайку?

Так как в обычную Угадайку нельзя играть вдвоем, мы изобрели свою собственную Почетную Угадайку. Один рисует, а второй имеет честь угадать. Если угадываешь правильно, то первый набирает очки.

Я прищурилась.

— Мы играем в Скрэббл, и в этот раз я выиграю, — говорю я уверенно, хоть шансов выиграть у меня нет. За все годы, что мы играем в Фонетический Скрэббл, я никогда ее не побеждала. В последний раз я была близка к победе. Но потом она полностью сокрушила меня на финальном слове

— Хорошо. — Она качает головой с поддельной жалостью. — Все, что ты захочешь.

Она прикрывает сверкающие от смеха глаза и слушает через стетоскоп.

Оставшуюся часть утра мы печем традиционный именинный пирог из ванильного бисквита с ванильным кремом-глазурью. После того, как пирог застывает, я наношу непомерно тонкий слой глазури, достаточный, чтобы покрыть бисквит. Мы обе больше любим пирог, чем глазурь. Для украшения я рисую от края до края восемнадцать глазированных маргариток с белыми лепестками и белыми сердцевинами. По бокам вырисовываю белые занавески.

— Идеально. — Мама заглядывает через мое плечо, как только я заканчиваю. — Прямо как ты.

Я оборачиваюсь к ней. Она улыбается мне широкой гордой улыбкой, но глаза ее сияют от слез.

— Ты. Невыносима, — говорю я и размазываю по ее носу солидную порцию глазури, из-за чего она только смеется и еще больше плачет. Обычно она не настолько эмоциональна, но мой день рождения всегда заставляет ее чувствовать себя одновременно и сентиментальной, и веселой. А если она сентиментальна и весела, то и я тоже такая.

— Я знаю, — говорит она, беспомощно вскидывая руки в воздух. — Я совершенно жалкая.

Она притягивает меня в объятия и сжимает. Глазурь попадает на мои волосы.

Мой день рождения является одним днем в году, когда мы обе острее осознаем мою болезнь. Все дело в осознании хода времени. Еще один год болезни и никакой надежды на выздоровление. Еще один год без всяких подростковых штучек — ученических прав, первого поцелуя, выпускного, первого жестокого разочарования, первого мелкого ДТП. Еще один год того, что моя мама только работает и заботится обо мне. В каждый любой другой день эти упущения легче игнорировать.

Этот год посложнее предыдущего. Может потому, что мне теперь восемнадцать. Технически я являюсь взрослым человеком. Я должна бы уехать из дома, поступить в университет. Моя мама должна бы с ужасом ждать родительской депрессии. Но из-за ТКИН я никуда не поеду.

Позже, после ужина, она дарит мне красивый набор акварельных карандашей, о которых я мечтала несколько месяцев. Мы идем в гостиную и присаживаемся, скрестив ноги, у кофейного столика. Это часть ритуала на мой день рождения: она зажигает единственную свечку посреди торта. Я закрываю глаза и загадываю желание. Задуваю свечку.

— Что ты загадала? — спрашивает он, как только я открываю глаза.

По правде говоря, у меня есть только одно желание — волшебное лечение, которое позволит мне бегать снаружи, как дикое животное, но я не загадываю его, потому что это невозможно. Это будто желать, чтобы русалки, драконы и единороги были настоящими. Вместо этого я загадала что-то правдоподобнее лечения. То, из-за чего мы будем грустить меньше.

— Мир во всем мире, — говорю я.

Съев три куска пирога, мы начинаем играть в Скрэббл. Я не выигрываю. Даже не приближаюсь вплотную к победе.

Она берет все свои девять букв и выкладывает П О К А Л И П С И рядом с С. ПОКАЛИПСИС.

— Что это? — спрашиваю я.

— Апокалипсис, — говорит она, глаза ее сверкают весельем.

— Нет, мам. Ни за что. Я не могу позволить тебе это сделать.

— Да, — это все, что она говорит.

— Мам, тебе нужна еще одна буква А. Ни за что.

— Покалипсис, — произносит она, для эффекта показывая на все буквы. — Определенно работает.

Я качаю головой.

— П О К А Л И П С И С, — настаивает она, медленно проговаривая слово.

— Ох, Господи, ты непреклонна, — говорю я, вскидывая руки в воздух. — Хорошо, хорошо. Разрешаю.