Николай Зарудный - На белом свете. Уран

Давно не пели у Гайворонов, и Дарина Михайловна была счастлива, что вместе с сыном заглянула в хату и песня. Ничего, что Платон сейчас опять уедет. Мать еще не раз будет встречать его на пороге дома.

Дарина Михайловна просит гостей закусывать, но Михею Кожухарю только бы попеть. Еще и по чарке не выпили, а он уже поднялся, протянул над столом руки, будто собрался взлететь куда-то, и тихо начал:

Гости и о закуске забыли — этот дьявол Михей Кожухарь всю душу может песней перевернуть. Савке Чемерису казалось, что длинный и худой Михей не пел, а с доверительной сердечностью только ему одному рассказывал о чьей-то любви. Савка зажмурил глаза, и песня понесла его куда-то в затуманенные яры и долины.

Но всех песен не перепоешь. Дарина Михайловна душевно поблагодарила захмелевших гостей за то, что пришли на проводы сына; все они высыпали на подворье к запряженным в телегу коням. Савка поправил на телеге солому и умостился в передке.

— Скорей, Платон, уже смеркается.

Платой поцеловал мать, сестру Галину, маленького Васька, потом обошел гостей. Дарина Михайловна была счастлива, что сына ее провожают добрые люди, что Савка с почетом отвезет его на станцию.

— Ты ж, сыну, учись там да старайся, — наказывала она.

— Добре, мамо.

Савка взмахнул кнутом и так натянул вожжи, будто правил не захудалыми лошаденками, а сказочными конями-змеями…

Выехали на бугор за село, и Платон ощутил, как в грудь ударил упругий ветер, разбуженный далекими майскими громами, еще не докатившимися сюда. И тут же увидел девушку. Стройная и легкая, она стояла на краю поля, возле старого ветряка и, подняв руку, кого-то звала.

Платон оглянулся: вокруг ни души. Она звала его.

— Я догоню вас, — сказал Платон Савве Чемерису, соскочил с телеги и направился к девушке.

Она спряталась за ветряк и стояла там, прикрыв лицо платком, так что были видны лишь ее диковатые, чуть раскосые глаза.

— Кто ты? — спросил Платон.

Глаза девушки выплеснули на Платона тревогу и вспыхнули золотыми искорками.

— Я Стешка! — И сорвала с головы платок. — Не узнал?

Да, это была Стешка. Он познакомился с ней еще осенью, возвратясь из армии, хотя знал ее и раньше, когда она еще была маленькой быстроногой девчонкой, но не обращал на нее внимания.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришла тебя увидеть.

— Зачем?

— Чтобы ты знал, что я есть…

— Я знаю…

— Так почему ни разу не взглянул на меня? С тех пор как ты вернулся из армии, мне всегда хотелось видеть тебя. — Она смотрела на Платона доверчиво и в то же время тревожно. — Чудная я, правда?.. Ты спешишь? — Стешка сделала шаг назад и неожиданно рассмеялась. — Ты не думай, что я и в самом деле провожать тебя вышла. Я весну пришла встречать. Слышишь, как идет она по полям?

И Стешка вдруг побежала через поле в весенние сумерки. А Платон некоторое время стоял растерянный, обескураженный.

— Эге-е-е! — нетерпеливо и протяжно звал с дороги Савва Чемерис.

Сквозь окно захламленной каморки Платон увидел: во двор робко заехал старенький голубой «Москвич» с разбитой фарой. У ворот машина остановилась, из нее вышла красивая девушка — высокая и стройная. Она беспомощно оглянулась, будто ища кого-то, и направилась к автолюбителям, которые толпились возле своих побывавших в авариях машин.

Не успел Платон сбросить комбинезон, как в каморку заглянул чумазый парень.

— Студент, шуруй к механику!

— Что ему надо?

Парень пожал плечами.

— Там у одной заезжей девицы фара разбита.

Платон с досадой швырнул в угол паклю, которой вытирал руки, и вышел из каморки.

— Ну? — не очень вежливо спросил Платон, подойдя к девушке.

— Помочь надо, — сказал механик и кивнул в сторону «Москвича».