Сергей Магомет - ЛЮБОВЬ к быстрой езде. Ночное чтение

Можно было лишь удивляться, что существо с такой внешностью имеет смертельную хватку во всем, что касалось загребания денег, – и при этом – с явно ледяной холодностью к деньгам. Скорее, он упивался тем, какую страсть к ним питают другие. И эту страсть он умел разжигать в людях необыкновенно ловко, – как будто примеривался к тому, чтобы в один прекрасный день скупить оптом все человеческие души.

Алексею Орлову теперь не просто «ужасно» сочувствовали (мол, такой мужик пропадает!), но как бы отчасти разделяли с ним что—то вроде позорного унижения, которому подвергался в лице Алексея Орлова весь цвет армии, когда супруга одного из самых достойных его (цвета армии) представителей (пусть и ославившая мужа своей беспутностью), – когда она, эта легкомысленная потаскушка, блиставшая среди того же цвета армии, цинично предала все армейское братство, которое с такой сердечностью приняло ее в свою среду, и предпочла этому братству шайку политических проституток, которые вечно ухитряются усесться на шее защитников отечества и которым показалось мало учиненной ими экономической вакханалии, – так что, кроме беззастенчивой грабиловки, подавай на поругание еще и духовные святыни.

Именно с такими обостренно праведными чувствами, а также горячо раскаявшийся в том, что имел связь с женой младшего товарища, которому, к тому же, был еще и посаженым отцом, а также распираемый желанием чем угодно доказать свою мужскую преданность и любовь, однажды к Алексею Орлову ввалился с повинной («где твой кинжал, вот грудь моя!») поседелый и в шрамах генерал, для которого не было секретом, что Алексей Орлов страдает в одиночестве в то время как его супруга бесстыдно обслуживает своего босса, вылетевшего на уикенд в один из заповедных уголков крымского рая.

Встретившись, они молча обнялись, и в этом не было даже намека на патетику. Каждый из них мог без труда влить в себя прямо из горлышка целую бутылку водки, после чего лишь деликатно посопеть в прокуренный кулак. Однако теперь они только хлопнули по рюмке коньяку и еще раз сердечно обнялись.

– Да, Алеша, – понимающе вздохнул генерал. – Она из тех, которые умеют саму душу высосать… Ведь ты ждешь ее, да?

Алексей Орлов покраснел и потупился.

– А ты бы, Алеша, бросил ее к дьяволу! – проворчал тронутый генерал. – Что, не можешь?.. Ну так поезжай, верни ее!

И снова Алексей Орлов лишь печально мотнул головой.

– Тогда я самолично отправлюсь и немедленно доставлю ее тебе! – благородно вскипел генерал, не в силах терпеть страданий своего товарища и не желая слушать никаких возражений.

И генерал, будучи в каком—то нездоровом возбуждении, действительно отправился за женой Алексея Орлова. Он был затянут в полевую защитную форму и выглядел очень эффектно. Особенно, когда надвигал козырек пятнистой кепки на самые седые брови. Он немного косолапил в высоких шнурованных ботинках, был уже весьма тучен, однако своим монолитно нависающим над тугим ремнем хаки—животом мог бы без напряжения придавить сразу с десяток, едренать, политиков, экономистов и коммерсантов… Он вылетел на специальном военном самолете, без всяких помех подхватил беспутную даму едва ли не с самого пика ее деловой карьеры и повернул самолет в обратный путь.

Несчастье случилось на высоте пять тысяч метров. Самолет вдруг развалился, и обломки разметало аж на несколько пыльных степных верст. В удивительной целости и сохранности обнаружилась генеральская записная книжечка с номерами статей воинских уставов и прочими служебными кодами и цифрами. На первой страничке генеральской рукой был очень аккуратно выписан полный текст государственного гимна. От супруги же Алексея Орлова не осталось ничего.

По крайней мере, уикенд «черного человека» был безнадежно испорчен.

Дотошнейшее расследование, проведенное независимо друг от друга сразу тремя ведомствами, которые имели в своем распоряжении по сути одну лишь упомянутую записную книжечку, ровным счетом ничего не дало. Собственно, на этот раз даже «стрелочник» не сыскался – чтобы хоть кого—нибудь наказать…

Итак, Алексей Орлов остался один с сыном, нежным вьюночком, которому к тому моменту шел уже двенадцатый год, а он все еще бесшумно играл, копаясь в обширном материном гардеробе и косметике, меланхолично перебирал какие—то цветные лоскуты и ленты, а также натягивал на себя женские наряды, включая тонкое женское белье и дорогие шубы, находящиеся теперь в полном его распоряжении.