Константин Кропоткин - Такие парни

Впрочем, положа руку на сердце, я тоже счастлив, что Саша-художник только раз переспал с натурщиком. У меня дух захватывает, когда я думаю, что однажды встречу того безымянного натурщика и, зная, что он свободен, запросто к нему подойду. Конечно, я не буду говорить, что восхищен его красотой. Я только намекну что-нибудь про викингов, на которых он похож. Натурщик меня не поймет, но улыбнется и осветит мою жизнь новым светом. Мне сладко мечтать об этой встрече. У меня замирает сердце, когда я вспоминаю кудри, добела вытравленные солнцем, безбровое длинное лицо, в два аквамарина сверкающие глаза и большой, тщательно нарисованный рот над ямочкой раздвоенного подбородка. И при этом безымянный натурщик не может грамотно связать и двух слов. Как хорошо! Ему не стыдно говорить чепуху. Он поймет и примет…, если, конечно, не окажется таким же кривлякой, как Ашот.

Хотя, знаете, я зря грешу на Ашота. Я специально придумываю ему обидные прозвища. На самом деле я защищаюсь от его красоты. Не хватало мне еще в него влюбиться! Что мне тогда делать? Посыпать голову пеплом, как скорбные индусы? Скулить днями напролет в подушку, как было в школьные времена из-за драчливого Саши? Увольте. Мне хватит того, что я отдаю красоте честь и на нее равняюсь.

Один умный мужчина (не помню, как его звали, я очень пьяный был) сказал мне, что красота – это талант. По его мнению, кто-то умеет играть на гармошке, впаривать плохие вещи по цене первоклассных и вышивать великолепные картины нитками-мулине, а кто-то талантлив одной своей красотой. Мужчина имел ввиду меня (наверное, он тоже был сильно во хмелю) и тем вдохновил – я на минуточку вообразил себя верхом совершенства, я приобрел царственную осанку и непринужденную естественность, которая, по моим наблюдениям, отличает подлинную красоту от поддельной. И что вы думаете? Вообразив себя красавцем, я тут же послал того умного мужчину к чертовой бабушке. А ведь он был ничего себе. Не первый сорт, но уж точно почетный второй. Мне самая пара. Я мог бы припасть к кладезю его мудрости, испить ее до донышка и потом – если захочу – пудрить заемной ученостью мозги первосортным мужчинам. Но вместо этого я лишь изогнул бровь, подражая Ашоту, томно сказал «Красота – это бремя» – и удалился с грацией дикого зверя.

Я не завидую красавцам. Я им сочувствую.

А что мне еще остается?

Надо бы, наверное, рассказать, как я с Вальдемаром сошелся. Вообще, я не могу пожаловаться на недостаток всяких приятелей, с которыми можно и кофе выпить, и в кино сходить, и посудачить о том, о сем. Но все мои приятели, такие же, как и я – обыкновенные. Скажите на милость, что есть особенного у Сени с его продажами гигиенических продуктов? Или в Жоре, погрязшем в сексуальных похождениях, совсем не гигиенических? Ашот, и тот, если вычесть его мужскую стать, человек настолько обыкновенный, что мухи дохнут на лету. Ну, и что с того, что у него хахаль из высоких сфер, я-то этого господина в глаза не видел, никогда его глаз не увижу и потому могу с полным правом считать Ашота вруном и задавакой.

Нет, мне хотелось чего-то такого необыкновенного, что вывело бы меня из амебного состояния, когда толком не знаешь, живешь ты или вегетируешь, как овощ на грядке.

Сначала я запомнил имя. Мне его Ваня сказал. В тот раз у Вани образовалось свободное время. Его парикмахерский салон ненадолго закрыла санэпидемстанция за недачу взятки. Ваня пустился в загул и, конечно, не мог не обзавестись новыми знакомыми. Ваня говорит, что Вальдемар сам к нему подошел и предложил стать звездой. «У вас есть потенциал», – будто бы так сказал он Ване.

Я, слушая Ванины россказни, конечно, рассмеялся: у меня в запасе имелся не один десяток историй с участием пожилых господ, которые обещали дюжим юношам славу и почет при жизни, да только заканчивалось все пшиком. Но однажды Ваня появился в рубашке такой пронзительной синевы, что под нее хотелось немедленно лечь и воображать, что она – южное небо.

– Подчеркивает мою фактуру, – пояснил Ваня, прежде носивший свитера невыразительного цвета, а словом «фактура» обозначавший только что-то складо-бухгалтерское.

– Что-то есть, что-то есть! – сказал я, интересуясь неведомым Вальдемаром даже больше, чем глазами Сени, которые от этих разговоров наливались красным.

Сеня Ваню ревновал, привнося в историю Ваниного знакомства ядреную порцию перцу, что меня, конечно, тоже занимало, но, как я уже сказал, Вальдемар был мне куда более интересен. Я потихоньку начал его вожделеть. Так, самую малость, при этом прекрасно сознавая, что, представься мне возможность, я конечно, повисну на Вальдемаровом стане и попрошу себе небо в одежду.