Ром Амор - Морфин. Фантом любви

На Андреевском спуске зажглись старинные фонари. Проведя глазами по отблеску искусственных светил на старинной брусчатке, я спускался вниз по улице. За моей спиной оставались все еще торгующие люди, целующиеся парочки, прогуливающиеся старушки, спешащие домой жены. Все те, у кого было для кого жить. Жить ради своих любимых и родных. Ради тех, кого не осталось у меня. У меня – одинокого художника, с осколками ранее любящего сердца.

«Вов, смотри сюда! – улыбчиво звала она меня, взбираясь со смехом на пьедестал столетнего фонаря. – Я без ума от тебя! Я без ума от тебя! Я без ума…» – я подбежал к ней и, обняв ее, спускал вниз к себе. Она смотрела в мои зеленые глаза и шепотом вторила: «Без ума, ты меня слышишь… Я без ума от тебя, родной».

«Я без ума от тебя, моя ты сумасшедшая», – и мы замирали в своей любви посреди спуска, а прохожие завистливо, но по-доброму смотрели на нас, приподнимая уголки своих губ.

Как я могу забыть это? Я ведь обещал ей, я обещал себе, что никто и никогда не сумеет отобрать ее у меня. Но как же я ошибался…

– Добрый вечер, Владимир, – поздоровались со мной две старушки у крыльца нашего пятиэтажного дома.

– Добрый вечер, как ваше здоровье, Галина Олеговна?

– Спасибо, дорогой, хорошо. Познакомься, это моя старая подруга Ольга Дмитриевна. Она тоже знала твою маму.

– Очень приятно, – натянув улыбку, ответил я на искреннее «приятно» с ее стороны.

– А я помню тебя еще совсем маленьким, – продолжала разговор женщина лет шестидесяти. – Тебя родители привели однажды с собой на вокзал. Я тогда работала бухгалтером на центральной железнодорожной станции. Вы семьей как раз отправлялись на отдых в Крым.

– Так часто случается, наши детские воспоминания выталкивают воспоминания последующих лет. Мне жаль, но я вас совсем не припомню.

– Ничего страшного, я рада узнать, что ты вырос таким красивым и здоровым мужчиной.

– Спасибо вам на добром слове. Я, пожалуй, пойду, тяжелый день выдался, – попытался я увильнуть от продолжения знакомства.

– Ах да, Володя, пока ты еще здесь, – что-то вспомнив, прервала нас Галина Олеговна, – сегодня опять приходила сотрудница ЖЭКа. Ты так и не погасил долг за квартиру?

– Нет, все никак не соберу нужную сумму, – со стыдом перед новой знакомой ответил я.

– Она сказала, что там уже набежала серьезная пеня и просила меня передать тебе конверт, – старушка полезла в старомодную сумочку и, копаясь в упаковках лекарств и газетных вырезках, нашла тот самый белый конверт, в котором, вероятно, в который уже раз меня вызывают в суд по поводу оплаты долга. – Вот возьми, – и, бросив пристальный взгляд на упакованные картины, добавила: – Я вижу, ты опять несешь их домой…

– Да, все свое ношу с собой, – старушки улыбнулись, а я, забрав очередное послание ЖЭКа, попрощался с ними и поднялся на свой пятый этаж.

Как только я скрылся за дверью нашего подъезда, а мои шаги по идущей вверх лестнице прекратили доноситься, Галина Олеговна, обратно застегнув свою дамскую сумочку, с придыханием продолжила делиться с подругой последними сплетнями и историями микрорайона.

– Олечка, как мне его жаль. Такой был мальчик, превосходно воспитан своими любящими родителями, всегда с иголочки одет, изумительно галантен и общителен. Он был обласкан судьбой. Я вот уже почти сорок лет живу в этом доме и знала его мать с отцом более трех десятков лет. Как они им гордились! Да что они – все мы гордились этим мальчишкой. Он получил превосходное образование и к тридцати годам уже возглавил огромнейшую фирму. Как нынче модно называть – корпорацию. Володю уважали все в округе, от булочника до мэра города. Он часто мотался по заграницам и всегда был мишенью для женских взглядов и объятий.

– Что же произошло? Почему сейчас он не в состоянии оплатить даже жилище? – с придыханием перебила Галину Олеговну подруга.

– Ой, дорогуша, если мужчине плохо – виновата женщина, – Галина Олеговна с напущенным видом драматизма заново перевязала на шее свой маленький шелковый шарф и продолжила: – Только женщина может окрылить и погубить мужчину.

– Он влюбился?

– Еще как, деточка, еще как… – затянула компаньонка. – Он души в ней не чаял.

– Как ее звали? – с возбужденным интересом спросила Ольга Дмитриевна.

– Марина.

– Морская.

Не обращая внимания на уточнение приятельницы, Галина Олеговна с присущей ей эмоциональностью в голосе продолжила:

– Они были безумно красивой парой. Бывало, посмотришь на них, аж глаз радуется. Я-то знаю, они часто приезжали сюда навестить его родителей, пока те еще были живы. Любили Марину как свою дочь. Она была чуток моложе его, но под стать этому мужчине. Красивые каштановые волосы, осиная талия, грациозная походка, манера речи… А какие у нее были живые глаза!.. Вот взглянешь в них и теряешь точку опоры. Безумно обворожительные. Ты знаешь, она напоминала мне меня в молодости, – на лице Галины Олеговны промелькнуло чувство собственного достоинства. Она бросила взгляд на подругу, которая уже полностью погрузилась в повествование, и продолжила: – Несколько лет они были вместе. И своей любовью добавляли красок этому дому и этой улице.