Ром Амор - Морфин. Фантом любви

– Я думаю, ничего не случится, если дети поедут с нами, – решил Геннадий. – Ведь это единственная бабушка, которую они знали.

Они сели в прогретую машину. Дети, словно все понимая без слов, хранили молчание на заднем сиденье авто, водя теплыми пальчиками по морозным окнам. Геннадий закрыл ворота гаража, и машина выехала со двора.

Их черная «Волга» мчалась по шоссе. Автомобильные дворники едва успевали вытирать снег со стекла. Эльвира едва успевала смахивать жемчужины слёз, сорвавшиеся с глаз. Он взял ее холодную руку в свою правую ладонь и гладил, успокаивая и не произнося ни слова.

Со снегом за окном проносились ее воспоминания о детстве и юности. Мгновения, где, несмотря ни на что, она дарила свою любовь женщине, которая родила ее на свет. Сколько слез она пролила тогда из-за матери и ее хладнокровия, и даже сейчас мать заставляет ее плакать. Странно, но как-то все старые обиды в сердце Эльвиры исчезли. Теперь она готова была отдать многое, чтобы ее мать осталась с ними. Чтобы вместе, всей семьей они могли снова собраться за новогодним столом. Вместе гордиться внуками. Вместе готовить кушать и ждать тестя домой. Чтобы вместе слушать сплетни о своей семье от парикмахерши в салоне. Вместе бурчать друг на друга без повода и с.

Резким движением он отбросил ее руку. Громкий крик сорвался с ее уст. Снег с разбитыми кристаллами стекла ворвался в салон авто. Перед глазами встала мама, обняла ее теплыми руками и позвала за собой…

Крик людей… Сигналы скорой помощи… Чьи-то слезы и стоны навзрыд уже не могли разбудить двух мальчишек, тела которых сковало черное железо, укрывающееся белым пеплом декабрьского снега.

В ту ночь он потерял больше чем все, он потерял людей, ради которых жил. Водителя грузовика, выехавшего на встречную, привлекли к ответственности, но это не вернуло Геннадию Васильевичу семью. Врачи не спасли Эльвиру, а дети погибли на месте катастрофы. Богом спасен, он остался сам для себя.

Вот уже много лет он рисует словно не в себе. Человек без таланта заплатил за него огромнейшую цену. Возможно, он был послан ему, чтобы донести людям нечто большее в этом множестве картин… То, что нужно ценить и дорожить каждым мгновением своей жизни, ведь этой же жизни иногда свойственно так внезапно обрываться.

Глава ІІ

Говорят, чтобы осознать, как малы твои беды, иногда следует взглянуть на человека, кому жизнь преподала не менее суровые уроки. Видимо, этот трюк далеко не со всеми работает. Вот так мы и стоим, продаем свои картины по соседству, я и Геннадий Васильевич.

Потушив докуренную сигарету, я расставил картины привычным мне образом и посмотрел на свои старенькие часы марки Breitling. Да, это, наверное, последнее, что у меня осталось от прошлой жизни: две позолоченные стрелки, уверенно отмеряющие отрезки моей никчемной жизни. Уже была половина одиннадцатого утра, и потому я очень удивился, заметив группу школьников, глазеющих на картины моих коллег.

Школьная пора – это самое беззаботное время. Тебе практически ничего не мешает тыняться по городу во время уроков. Ты столь наивен и счастлив, что влюбленности становятся обычным делом для тебя. И пусть за одной идет другая, ты все ровно уверенно твердишь, что это на всю жизнь. Хотя сам ведь точно знаешь, что ничего ты в этом пока еще не смыслишь. Но всякий другой раз напускаешь на себя вид измотанного сердечными историями и практикой ловеласа.

Четыре симпатичных девушки и столько же веером тянущихся за ними парней-старшеклассников подошли к моей раскладке. Я уверенно распознал, как в глазах парней появился некий интерес к выставленным картинам. И если до этого они хихикали, стебаясь над работами иных торговцев, тем самым выпендриваясь пред юными мордашками своих дам, то теперь просто умолкли. Две старшеклассницы повели носом, тихо прокомментировав мои работы друг другу на ухо, и потянули за руку остальных девушек. Спустя минуту компания двинулась прочь.

– Подумать только, и кто покупает эти пессимистические картины?!

– Ты права, на улице весна, время любить и радоваться…

– Да я и сам могу такое начеркать!

– Дима, да ты свое имя не умеешь написать, не то что картину, – раздался удаляющийся хохот троих девчонок. И лишь их подруга, одна, застыла здесь, рассматривая «За три минуты до шторма».

– Вы сами их рисуете? – спросила русоволосая девочка.

– Да.

– Очень красиво.

В основном на подобные комментарии я отвечаю молчанием, но в этот раз добавил лишь тихое: «Спасибо».