Надежда Гладкая - Музыка

Когда день торжества настал, рано утром Митя вбежал в мамину комнату, нежно прижимая к груди какой-то свёрток. Он вскарабкался на постель, обхватил руками за шею любимую мамочку и десять раз подряд сказал: «Поздравляю!», то и дело целуя мать в обе щёки.

– Спасибо, спасибо, малыш! – весело смеялась Елена Николаевна, в свою очередь целуя мальчика. – Давай посмотрим, что там, в коробочке, ужасно интересно!

Митя, затаив дыхание, следил, как мама открывает его подарок. В коробке оказалась чудесная музыкальная шкатулка. На её крышке цвели три удивительно изящно выполненные фиалки – одна чуть более розоватая, две чуть более фиолетовые.

– Нажми кнопочку, – прошептал ребёнок, нетерпеливо трогая мамину руку. Елена Николаевна открыла крышечку и нажала крохотный рычажок. То, что она услышала, заставило её изумлённо посмотреть на сына и поставить шкатулку на столик. Мальчик растерянно глядел на неё, и мать поспешила успокоить его:

– Родной мой, как же ты всё угадал! Это мои любимые цветы и моя любимая музыка. Умница мой, спасибо тебе, это лучший подарок в моей жизни!

Мальчик просиял и воскликнул:

– Мама, вставай скорее, идём! Там сегодня такое красивое солнце!

– Иду, милый. Вот только дослушаю музыку.

Шкатулка играла «К Элизе»… В дверь постучала горничная.

– Доброе утро, барыня! Поздравляем Вас! С утра пораньше уже и послание Вам.

Елена Николаевна приняла маленькую корзинку, в которой благоухали семь фиалок.

В записке Алексей Платонович стихами объяснял, что ждать обеда – непростительное преступление, и он спешит выразить свой восторг по поводу рождения самой светлой женщины на свете.

Корзинка и шкатулка стояли рядом на её столике. Живые фиалки будто кивали хрустальным, а хрустальные пели им нежную мелодию. У Елены Николаевны кружилась голова, она была уверена, что это от счастья!

Приглашённых было немного, но и те по разным причинам приехать не смогли. Родственники мужа бывали у неё всё реже. Сестра его сказалась больной. Близкая подруга Елены Николаевны была теперь в положении и нику-да не выезжала. В конце концов, приехал лишь очень старенький матушкин брат, да товарищ Неволина по его научным делам, также инженер, Михаил Арсеньевич Кутасов. Алексей Платонович сказал, что компания блестящих кавалеров (включая Митю) приветствует сегодня Елену прекрасную. Он прочёл красивые, но скромные стихи, после чего все пили шампанское и, несмотря на странность подобравшейся компании, проговорили за столом и в гостиной несколько часов кряду. Горничная Глаша удивила гостей умением играть на фортепьяно вальс и польку.

– Барыня меня научила! – гордо заявляла женщина.

Кавалеры поочерёдно приглашали танцевать виновницу торжества. Товарищ Неволина пригласил присутствующую за столом няню. Но та выпучила глаза, замотала головой и ухватилась за Танюшку. И сидела после с поджатыми губами до тех пор, пока девочка не начала тереть глазки и не запросилась спать. После ухода няни всем стало ещё веселее. Позднее Елена Николаевна сказала Неволину, что ей не было так весело со времён молодёжных вечеров их юности. Старый её дядюшка, уезжая, заговорщически прошептал ей:

– Я резвился сегодня, как мальчишка. Благодарю, Леночка! Будь счастлива, душа моя. Чтобы моё старое сердце было за тебя покойно.

Неволин с товарищем откланялись тотчас же. Уходя, инженер Кутасов тепло пожал руку Елены Николаевны и сказал:

– У вас в доме удивительная аура. Моему другу повезло иметь таких добрых знакомых. Желаю Вам всего самого наилучшего!

Алексей Платонович долго держал в своих ладонях её руку, пока, глубоко вздохнув, наконец, не ушёл, оставив ей очередное послание. Женщина отложила чтение на самый последний момент перед сном, и лишь когда улеглась поу-добнее, пододвинув на столике лампу, развернула листок и прочла:

Святая наука нежности,

Её не постичь головой.

Постой на краю безмятежности,

Послушай тихонько душой.

И эту тончайшую музыку

Ты клеточкой каждой поймёшь,

И, словно безценную бусинку,

В ладонях своих бережёшь.

Её не уложишь в логику,

Не выдумаешь алгоритм.

Вдохни даже малую толику —

Поймёшь, как он неповторим,

Тот трепетный шёпот доверия,

Что трогает сердце твоё.

Быть может, любви он преддверие,

А может, дитя он её.

Удивительное, тонкое, нежное, но пламенное послание! Но на бумаге, вновь лишь на бумаге. Она не могла заснуть, покуда не начали светлеть шторы на окне, озаряемые ранними утренними лучами. Лишь тогда веки её сомкнулись, давая покой усталым глазам, десять раз пробежавшим строки письма, так и оставшегося в сонной руке.