Гарри Боро - Гармония (3 в 1)

– Работа? – переспросил напоследок Николаев. – Какая же это работа? Это мерзость.

– Для вас мерзость, – согласился Ландышев. – А для меня, уроженца небольшого городка Моршанска в четвертом поколении, – работа. Знаете, что такое маленький российский город? Это повальное пьянство и в лучшем случае родство с кем-нибудь из бывших зэков, а в худшем – один или два срока за спиной. Во исполнение мечты, которую вы тут рисуете в телекартинках. В этой жизни главное – не проиграть. А каким образом ты выигрываешь и не опускаешься на дно – никого не волнует. Вы никогда не поприветствуете лузера – от него пахнет переношенным бельем и дешевым парфюмом. И вас не интересует, почему он проиграл, хотя, может, главная причина его поражения в том, что он чтит Уголовный кодекс и пытается сохранить детские представления о чести, добре и зле. А вот я вас заинтересую. Потому что ужинаю в хорошем ресторане и общаюсь с известными людьми. И знай вы на сто рядов, что моя задница мало чем отличается от дуршлага на вашей кухне, вы все равно, стиснув зубы, поздороваетесь со мной, потому что рядом будет стоять или сидеть, возможно, даже ваш начальник…

– Пшел вон, – вяло оборвал его Николаев.

Разговор с Ландышевым в плане морали его почти не зацепил. На всякий случай он нарисовал ему подписку о невыезде, но уже понимал, что это дело победных реляций не сулит. Понял это и Лунин, ознакомившись с показаниями Ландышева.

– Я бы повесил трупы на него, – искренне признался Лунин. – Одной мразью в городе стало бы меньше, а воздух – чище. Как посмотрю на эту педерастическую сволоту, такое зло берет. Люди из кожи вон выдираются, вчерашние аспиранты дворниками работают, а эти гниды жопой их бабки гребут. Бабы рожать отказываются – детей кормить нечем. Наверху все евреи да пидоры захватили – такая безнадега…

– Антисемит, что ли? Или гомофоб? – полушутливо остановил напарника Николаев.

– Да хоть горшком назовите, – не понял шутки Лунин. – Я вам честно скажу: начнись завтра какая-нибудь заварушка, типа фашистского переворота или большевистской революции, ищите меня у нового папы Мюллера. Не по убеждениям. Уж больно мозги кое-кому вправить хочется.

– Ты бы со своими мозгами сначала разобрался, – строго сказал ему Николаев. – Что там с Владивостоком?

– Ничего. Вот отчет – почитайте. Хотя смысла уже, наверно, нет. Все и так ясно…

Она вела себя естественно. Веселилась, встречалась с подругами, родственниками и знакомыми. С удовольствием рассказывала ему о своих впечатлениях по вечерам. Иногда ей звонил муж. Она прикладывала палец к губам и нежно ворковала: «Да, котенок… Я тоже, котенок… Нет, котенок… Ты себя хорошо ведешь? Я тоже… Конечно, скучаю, котенок… Целую… Хорошо…» Она разговаривала с мужем, он смотрел на нее и пытался найти отличия в том, как она ведет себя с ним и с благоверным. Ему хотелось, чтобы эти отличия были. Он их придумывал сам, когда то ли замечал, то ли дорисовывал ее желание поскорее прекратить телефонный разговор и вернуться к нему. Когда она спрашивала у мужа про деньги, а потом объявляла: завтра гуляем! Когда рассматривала ногти одной руки, другой прижимая трубку к уху, а перед ним приподнимала плечико в неосознанном кокетстве и уже так же, как и он, тушила сигарету в пепельнице – отламывая огонек и укладывая рядом пустой фильтр.

О приобретенной от него привычке тушить сигареты она сообщила сама. Ему этого было мало. А в те моменты, когда он и вовсе не видел искомые отличия, он, пользуясь ее беззащитностью, садился на пол перед коленями Лапочки и, с силой раздвигая ее напрягавшиеся ноги, проникал лицом туда, где одно его дыхание заставляло голос верной жены сбиваться и дрожать, торопливо прощаясь с «котенком», которого она «любит, целует», но ей «кто-то звонит по второй линии – может, мама что-то хочет сообщить про Эдгара или сам Эдгар… Все, целую, пока, котенок…»

– Плохой мальчик, – говорила она ему минут через сорок в постели, лежа в любимой позе – на животике и – уже привычно для него – с трудом придавая осмысленность уплывшему взгляду.

– Почему? – смеялся он.

– Сережа прекрасно знает, как я говорю, когда занимаюсь любовью, а ты специально делаешь, чтобы голос меня выдавал. Специально же?

– Нет, – шутливо отпирался он. – Просто не в силах был терпеть ни минуты. Я же не могу позволить разрядиться себе в штаны.

– Любопытно было бы посмотреть…

– О! Да ты извращенка!