Анджей Сарва - Шепоты и тени. Роман

– Слава Богу, слава Богу.

– Не бойся. Ты уже в безопасности. Я сейчас позабочусь о тебе. Назови свое имя, кто ты?

Он с трудом успел прошептать:

– Я священник… и лекарь… Зовут меня… Иосиф…

Он не закончил и потерял сознание.

Юная девушка, лет шестнадцати, одна из тех, что сообщили нам о пострадавшем, с беспокойством посмотрела на монаха:

– Отец, он будет жить?

– Он сильно изранен… но будет.

Это продолжалось довольно долго. Прошло несколько недель, прежде чем отец Иосиф пришел в себя настолько, что смог самостоятельно подняться с постели и начал вести беседы с братьями. Однако до конца он никогда ни перед кем так и не открылся. После долгой, длившейся не один час исповеди у отца настоятеля он получил согласие поселиться в монастыре. И хотя он надел францисканская рясу, но таким же, как все мы, монахом не был. Можно сказать, что он не стал одним из нас, а остался лишь резидентом 22 22 Священнослужитель, живущий на территории прихода, помогающий в службе, но не исполняющий обязанностей викария. .

Жил он тихо, на отшибе, сторонясь других людей. Лишь только заря занималась на востоке, он первый проводил литургию, а потом физически работал на пределе сил в огороде или в хозяйственных постройках, в этом тяжком труде стремясь забыть то, что сильно тревожило его душу, и молился. Беспрерывно молился. Что бы он ни делал, было видно, как почти беспрестанно с его уст слетают слова, обращенные к Богу. И постился всё время. Порой он вообще ничего не ел в течение многих дней подряд, а если и брал что-нибудь в рот, то лишь пару кусочков сухого хлеба, запивая простой водой. Иногда, только по случаю важных праздников и по прямому распоряжению настоятеля, он проглатывал немного вареных овощей, приправленных оливковым маслом, и выпивал пару глотков вина.

Братья пытались расспрашивать о его прежней жизни, но отец Иосиф отделывался присказками. Удалось нам узнать о нём совсем немного: только то, что некогда он был монахом в одном из немецких монастырей, а затем, скинув реформатскую рясу, нанялся на корабль, где исполнял обязанности судового доктора, и что, упав море, он чудесным образом спасся из пасти акулы, а теперь, вымолив у монастырского начальства согласие на возвращение к монашескому состоянию, желает остаток своих дней провести в покаянии, ибо, живя в миру, он принял на свою совесть неслыханные грехи.

Проходили зимы и весны, проходили годы. Я принял монашеский постриг. Жизнь в монастыре протекала однообразно. Прежде мне казалось, что я буду пребывать в неустанной эйфории, однако со временем я погряз в рутине. Хотя я был благодарен Господу Богу за то, что могу ему служить в францисканской рясе, но все же ряса эта мне изрядно надоела.

Потому иногда на молитве я несмело шептал свою просьбу Творцу, чтобы он дал мне какое-то специальное задание для исполнения, дабы я духовно не угас. И Господь услышал меня.

Как-то раз осенью после вечерней молитвы вызвал меня на разговор отец настоятель и сказал:

– Послушай, Мейнхард, отец Иосиф, кажется, скоро отойдет в мир иной. И если вчера еще он, по своему обыкновению, упорствовал, сегодня организм его взбунтовался и отказался его слушаться. С утра, едва окончив мессу, он отправился в свое келью и лежит в ней почти бездыханный. Сходи туда и присмотри за ним. Будь деликатным, не навязывайся, но и не позволяй ему выпроводить тебя за дверь. Я понимаю, возможно, это не самое приятное задание, но я не хочу, чтобы этот человек последние дни своей жизни провел в одиночестве.

– Хорошо, отец, я сделаю, как ты говоришь.

Когда я вошел в келью старца, он приподнялся немного на локте, посмотрел мне глубоко в глаза и, кивнув головой, со смирением сказал:

– Слава Богу, что я вижу тебя, юноша. Слава Богу.

– Отчего же, отец? Я слышал, ты собрался соединиться с Творцом. Если это так, то я выслушаю твою исповедь.

– Нет-нет. На рассвете меня уже исповедовал отец настоятель. Миррой помазал и причастил. Потому не в этом суть. У меня есть одно важное нерешённое дело, которое я некогда обещал довести до конца. Я уже не успеваю, но ты мог бы. Если бы ты взялся за эту задачу, то, исполнив просьбу умирающего и успокоив его совесть, помог бы ему с меньшим страхом предстать пред Божьим судом.

– А в чём дело? И почему я?

– Почему ты? Ты немец, а кроме того, рождённый и воспитанный в Польше, в Кракове. Тебе будет легче. Почему ты? Я молился Господу, чтобы, коли на то будет его воля, я сдержал данное некогда слово. А чтобы слово это сдержать, я просил Бога, чтобы, прежде чем я навеки закрою глаза, он прислал мне кого-то, кого бы я смог, доверив страшную тайну, попросить о помощи. И он послал тебя.