Марина Бонд - Солнечная Долина

– Баб домой не води. Приеду – всех выгоню! – шутливо пригрозила она. – Лена будет кормить тебя, так что рыб не трогай. Да ты и так все знаешь. Ладно, – она чмокнула кота в мордочку, – пора спать.

Ясное небо по-летнему высоко стояло над землей. Пронзительная голубизна его заставляла щуриться и отводить глаза. Солнце раскаленным диском высилось в зените. Знойный воздух окутывал шерстяной шалью, тяжело ложился на плечи. Бескрайние поля, высушенные сухим ветром, выжженные лучами солнца, на окраинах, в дали, в неясной знойной дымке оканчивались редким лесом. Протяжный жалобный переклич соколов застревал в слоях тяжелого воздуха. Тень от размаха их крыльев размеренно скользила по сухой земле до тех пор, пока хищник не приметет добычу. Тогда, сложив крылья, он камнем бросался вниз, и разморенная от жары и духоты незадачливая мышка оказывалась в цепких когтях птицы.

Долина притихла и замерла. Не слышалось шутливое переругивание работников, такое обычное в часы рассвета и по вечерам. Не разносилось по всей округе разнотональное пение кочетов. Не звучал оглушительный гогот гусей, в ожидании кормежки. Не брехали собаки. Не доносилось из крытых загонов лошадиное ржание и нетерпеливый перестук копыт, поторапливая выпустить животных на выпас, пока удушливая жара не загонит их обратно в тень. Не прокатывался над всей этой суматошной возней рокот моторов рабочей техники. Все затаилось, пережидая душные часы обеденной жары.

Три человека лениво играли в домино, медленно переставляя кости. От полуденного пекла их хоть немного спасал навес, под которым стоял простенький деревянный стол, за которым они сидели, да кувшин с клюквенным морсом, доверху наполненный колотым льдом. Они неохотно ворочали языками лишь в крайних случаях. Когда, например, кто-то из них явно и бессовестно мухлевал. Один из них первым заслышал звук приближающегося мотора.

– Неужто Алексеич возвертается? – высказал он вслух догадку. Сдвинул шляпу на седой затылок и поглядел на въезд в Долину.

– И надо ему, окаянному, мотыляться взад-вперед? Не сидится, приблудному, на месте, – вторил глухой голос другого старика. Он откинулся на спинку шаткого стула. Достал из нагрудного кармана клетчатой рубашки пачку папирос и закурил.

– Не он это, – возразил третий мужчина гавкающим баритоном на вид моложе первых двух. – Слышь, как собаки брешат? Чужаки едут.

И впрямь, собаки, посаженные на цепь днем и только по ночам спускаемые стеречь Долину по всему периметру, заливались хриплым лаем. Старая грузная сучка, прародительница всего приплода, натягивала цепь до предела, рвалась вперед, щерилась и огрызалась, подавая своим потомкам пример ретивой службы. Более молодые суки и кобели вторили ей. Все они были непонятной масти, угольно-черного окраса с редкими рыжевато-бурыми пятнами и лохматой, местами свалявшейся, шерстью.

Немного погодя они увидели облако пыли на проселочной дороге, а вскоре и причину самой этой пыли. Подпрыгивая на ямах и ухабах, объезжая особо крутые, к ферме подъезжала махонькая по местным меркам машинёшка. Такие «игрушечные» машинки были только у городских или у туристов. Из-за толстого слоя пыли на кузове невозможно было различить цвет автомобиля.

– Не иначе, как залетные туристки заплутали, – крякнув, сказал Степан Егорович. Он перекатил обмусоленную веточку с одного края рта на другой, от чего морщинистые старческие губы растянулись, будто в улыбке. Поправил тяжелую шляпу на седых, мокрых от пота волосах. Но глаза сочного голубого цвета, окруженные тонкой паутиной морщин, пристально следили за приближением машины.

– Или опять из энтих органов ихних, умных, – предположил Толик. Уж больно ретиво шла машинка, будто точно знала, куда путь держит. Заблудшие туристы едут крадучись, осторожно.

Толику шел седьмой десяток. А может и перевалило уже – никто точно не знал. Даже сам Толик. Но все всегда кликали его «Толик» и никак иначе. Документов он не имел, как и родственников. Не знал он своего происхождения, не имел образования. Да и зубов хоть бы половина со всего рта набралась – и то ладно. Из нажитого на нем какая-никакая одежа да пара сменного белья – вот и все имущество.

– Чтоб их черти затаскали, сучье вымя, – Виталий злобно сплюнул. Отодвинул стул, будто хотел встать и уйти, но передумал. Надвинул широкополую шляпу ниже на глаза. Презрительно скривил рот на заросшей темной щетиной тяжелой нижней части лица. Скрестил руки на груди и хмуро уставился на непрошеных гостей.