Кира Мюррей - Сорок второе августа

Она была идеальной кандидаткой для первой влюбленности.

И в этой официантке Вениамин видел призрак его старой и чистой любви.

Пусть волосы были темными, кожа сверкала бронзовым отливом загара, а глаза были по-колдовски черными. При взгляде на неё так же замирает сердце и ты не можешь оторвать взгляда от того, как она легко взмахивает рукой или небрежно откидывает тяжелые, густые волосы за спину.

Она отошла от бара, поставив на поднос несколько пиал с орешками. Что-то весело крикнула бармену и танцующе, Вениамин даже не замечал, что играет музыка, пошла обратно к их столику. Она ловко обходила других посетителей и казалось вот-вот закружится в танце.

Ему казалось, что он как в живую может представить её кружащей под солнцем где-то на пляже. Босые ноги оставляют следы на горячем песке. На шее ожерелье с ракушек, а черные глаза горят каким-то диким и завораживающим огнем. Вся девушка была полна какого-то необузданным огня.

– Ваши орешки, мальчики, – поставив пиалы, сказала она.

– Спасибо, дорогая, – нагло ухмыльнулся Олег, без стеснения разглядывая пышные бедра и вырез блузки.

– Спасибо, – хрипловато сказал Вениамин, бросив взгляд на бейджик, – Варвара.

– Всегда пожалуйста, дорогой, – радостно, до неловкости как-то искренне, сказала девушка, неотрывно глядя в глаза Вениамина, – если что-то понадобится – обращайся.

– Похоже ей Веня понравился, а не ты, – взорвался хохотом их столик, как только девушка ушла.

Вениамин отмахнулся, вежливо-натянуто улыбаясь. Не зная куда деть руки он потянулся к орешкам и закинул несколько в рот. Тем более это был весомый повод, чтобы не отвечать на эту глупейшую шутку.

Все в их компании знали, что он ненавидит, когда о любви и симпатиях говорят в насмешливом тоне. Возможно, от того, даже в студенческие времена он никогда не был душой компанией. Невозможно быть любимчиком каждого, если не разделяешь любови к шуткам на такую животрепещущую тему, как женщины.

– А смысл? – продолжали хохотать они, – Наш Веня хороший мальчик! Он не изменяет!

В наши прекрасные времена, почему-то смешно из-за чужой нравственности.

– Эй, Веня, можешь замолвишь перед ней за меня словечко? – расхохотался его друг.

Того жёнушка бросила спустя четыре месяца супружеской жизни. То ли не выдержав жизни с кассиром маленького супермаркета, который любил приложится к бутылке пивка, то ли не выдержала его смех перебивающийся с хрюканьем.

– Чтобы я не говорил, как только ты засмеешься, она в ужасе убежит, – улыбаясь сказал мужчина, крепко вцепившись одной рукой в бокал пива, а второй в сидение стула.

Губы сводило, как и щеки, от фальшивой натянутой улыбки.

– Вот же чертяга, – рассмеявшись пуще прежнего, сказал Олег, насмешливо ударив кулаком по плечу Вениамина, – Тебя уделали!

– Я отойду, – подсмеиваясь, сказал Вениамина, допив пиво одним большим глотком. Компания заугукала, несколько махнули на него рукой, казалось, полностью забыв предыдущую тему разговора.

Вениамин тяжело выдохнул, когда зашел в туалет. С лица слетела улыбка и он тяжело поправил волосы, убивая их с лица, пропуская пряди сквозь пальцы. Где-то глубоко в груди все ещё колотились отзвуки злости.

Рука слегка болела и он посмотрел на ладонь, нахмурившись. Он так крепко вцепился тогда в сидения деревянного стула, что ладонь прочерчивала красная полоса.

Он подставил её под холодный поток воды, после того как открутил вентиль. Пальцы слегка подрагивали, а вода была мутной, стекала в желтоватый разъем водостока.

Мышцы лица сводило. Он ненавидит это. Каждый раз, когда ярость кипела в нем, он натягивал на лицо беззаботное выражение лица и легкую улыбку, надеясь, что та затрагивает глаза и они не отливают холодом.

Его мать никогда не кричала, казалось, она никогда не злилась. А отца у него просто не было. Знал он лишь то, что тот выпивал и был не прочь поколотить мать. Но он этого не помнит. Помнит старшая сестра и хмурится каждый раз, когда кто-то упоминает их отца, даже мимолетно.

И она совершенно не замечает, что самой присуще то за что она его так яростно ненавидит.

Когда Вениамин был маленьким то она взрывалась, вспыхивала, подобно пороху. Давала подзатыльники, не желая сил.

Он не виделся с ней уже больше десяти лет. И о жизни её практически ничего не знает, только ненавязчиво оброненные матерью фразы. У сестры было две дочери и младший сын. И всем им Вениамин искренне сочувствовал, вспоминая, как ненавидел сестру, когда она в очередной раз давала обидный подзатыльник или пощёчину.