Игорь Олен - Хеопс. Пирамида

– Для чего я позвал вас? – вёл он. – Чиновники из Фаюма пишут: там хают Мемфис, сбавили подать и учат войско. Также и в Дельте, где Себенит. Фаюм с Себенитом – номы лишь по названью. Это два княжества. Снофру – счастлив он в склепе! – когда утверждал династию, взял власть уступкой. Ведь себенитский Дэн мог вредить ему: себенитский Дэн грезит прошлою волей Дельты. А Сехемхет из Фаюма стал бы законный царь как принц прежней династии. Снофру дал права княжеств этим двум номам, чтоб угодить им. Внутренний враг страшней, клянусь, чем ливийцы с нубийцами и синайцами! Нет царя – появляется мысль сменить царя. А Фаюм – он велик, как царство. Дельта ж – Нижний Египет – слушает Дэна, внука царей своих. Также есть и Джедефра…

– Выродок?! Что с ним? – замер царицын веер. – Что этот плод Эсмэ сделал? Он ведь был на Синае!

Хамуас мялся. Зной темнил разум, сердце стучало, и он не знал, стоит ли говорить о принце. Да, принц бастард и трон не ждёт его. Но – принц силён, скор, мстителен, любит власть. Он везде, где дело, он вечно с планами. Он воюет, был с Петефхапи, приобретает опыт и любовь войска… Да, он не то что сын Хенутсен, Хефрен, наследник… Канцлер решился.

– Этот Джедефра, – начал он, – этот сын царя, – будет здрав наш царь! – и Эсмэ, встречается с Сехемхетом и ходит к Дэну. Знать бы, что говорят они… Между тем как Хефрен бездействует.

– Сын мой, – взъелась царица, – вовсе не должен ни суетиться, ни беспокоиться, раз его трон по праву.

– Так! – канцлер кланялся. – Истинно! Да прострёт к тебе милость Бáстет! Тобой говорит Исида!.. Но ведь шакалы без пастуха наглеют… Впредь да не будет новых династий! Этой Династии да пребыть в веках! Да не быть пятой новой династии от ливийки! – Он покосился, чуя, что Хенутсен задета (её отец Снофру сверг Третью Династию; могут свергнуть Четвёртую). Ради сына поможет. Ей наплевать на Дэна и Сехемхета, на пограничные схватки и на Синай, где бунты. Но, ради сына и чтоб вредить Эсмэ, поможет.

– Джедефра наглый! – несла царица, сжав складку платья длинными пальцами с длинными же ногтями. – Когда прохожу, бычится… Хочет убить? Холм мышц и мяса, чёрный, как негр, в Хеопса… Что тебе, Хамуас, и кончим спор! Срок действовать.

– Истинно! – вскрикнул тот. – Нужно плыть к царю и идти к царю! Да упросим его быть в Мемфис! Пусть видят его, пусть знают, что царь – в Египтах, что исполняются ритуалы, чины, обряды. Пусть День Кормлений будет! Пусть явится наш царь в блеске, как Ра-Светило! Вот что прошу я. Или не быть Династии.

– Славится окоём царя! – стукнул себя в грудь воин. – Я за него погибну.

– Действуем! – горбился Хамуас.

Дама пошла к портшезу. – Но ведь ты был у него в Ра-Кедите, я была, – бормотала она. – Не принял. Дважды была. Как быть?

– Здесь Друг Единственный Петефхапи, – спешил вслед канцлер. – Царь его примет. Сей титул носит лишь он. Мы все к царю! Царь не откажет, думаю, трём в стране высшим. Так ли, божественная Хенутсен?

– Воистину! – отвечала та, падая внутрь портшеза. – Он не откажет, но четырём высшим. Ты позабыл Хефрена. Вечером поплывём все, милость богов нам!

Канцлер склонился и с Петефхапи взглядами провожал свиту, шедшую к Нилу.

– Хефрена забыл ты. Зря. Он добр – Хефрен – рассудителен. Царь его любит… – Воин, вздохнув, зашагал к пруду, стаскивая с себя пыльный продранный линоторакс. У пруда, заставленного ковшами с пивом, он видел, как, стоя в лотосах, люд отталкивал друг к другу плававшего котище. Каждый умер бы за сего кота, знал Петефхапи, – что не мешало шалостям. Через лотосы, сломанные гостями, военачальник пробрёл к коту и, подняв его, молвил:

– Пойдём, Небти-Чебти, в Ливию воевать. Докучлива стала. Сóхмет пусть да исполнит тебя сил новых!

Отпущенный, кот, выплыв к берегу, замотал рыжим мехом, обдав всех брызгами.

– Всё, ко мне, друзья! – вылез и Петефхапи. – Вы испоганили Другу Царского Дома пруд его… Правда, он, без побед наших, не стал бы славным. Так ли, о, чати, главный из всех в Египтах?

Приблизившийся Хамуас хмыкнул. – Каждому велю выдать вам: кувшин бронзовый, тюк льна Дельты, тюк льна верхнеегипетского, рыбы семь корзин, чечевицы мешок, хлеба пять корзин, бычьих кож две. И – по рабыне всем.

– Будешь здрав! – выли пьяные.

Вскоре все, обнажённые, с копьями и доспехами через локоть, двинулись к Нилу, где ждали лодки. Прежде под пылью светлые, все теперь виделись в телах чёрных, белых и жёлтых. Несли в клетке с ручками Небти-Чебти. Многие отходили, чтоб помочиться… Канцлер терпел. Сей сброд – элита. Именно! Ведь элита – не та в красном гвардия из маджаев страшного роста, что берегла царя, а вот эти вояки, старевшие в битвах и на границах с детства. Любой из них стоил десять гвардейцев как поединщик.