Дмитрий Гринберг - Мэрри и Вилли

Помню, однажды мой приятель, (не буду называть его имя, ведь вы можете его знать), так вот, однажды он рассказывал мне, что был на похоронах. Кстати, знакомого его хоронили. Я, правда, его не знал. И тем лучше. Так вот, а ведь молодого парнишку. Ни какого-нибудь там старика, вот, что обидно. Даже пожить не успел. Так он рассказывал, что целый месяц тот ему снился. Всё ему снилось, как он подходит к гробу, а там тот лежит, приятель его. Совсем, как живой. Только бледный слишком, и глаза закрыты, и не шевелятся совсем. Это его больше всего напугало, что не шевелятся они. И грудь такая спокойная, словно ему воздух и не нужен вовсе. В костюме лежал, ухоженный такой. Хотя в жизни он таким совсем не был. Это тоже было как-то странно, говорит. Все к нему подходят, говорят что-то, а тот совсем не замечает. К счастью я ничего подобного не видел, зато, как мне кажется, что-то подобное будет с бабушкой. Не хочется мне начинать эту печальную традицию. Совсем нет желания видеть неподвижные глаза. Я вообще чокнусь, наверно. Я боюсь смерти. Не знаю отчего это у меня, но я её жутко боюсь.

В общем, отправились мы в восемь утра. Подоспели мы минут за двадцать до отправления автобуса. Разобравшись с багажом, мы стали занимать свои места в этом скрипучем салоне, чёрт бы его побрал. Но что замечательно, так это то, что как родители обещали, так мне и досталось место возле окна. Они в свою очередь сели чуть подальше, впереди. Автобус был просто битком набит людьми. И куда только они все вздумали сегодня ехать? В общем, сидел я в самой заднице. Уж ничего другого для определения придумать не могу, простите. Слава Богу, я хоть книгу не забыл с собой взять. Без неё в дороге никак. А дорога должна была занять часов семь, а то и все восемь. Не помню. Но в автобусе было душно, как в аду. Людей было много. Погода в тот день стояла жаркая. Самая жаркая, наверно, за всё лето. Да и с соседом мне не очень-то повезло. Слева от меня сел мужчина лет за пятьдесят, и весом, наверно, как слон. Страшно потел. Каждую секунду, должно быть, обтирался своим платком. Уж я-то уверен, на нём все мухи штата гнездились бы, если бы он этого не делал… А ещё этот негодяй прихрюкивал, когда дышал, до того он был толстый. Жаль, у меня не было чем заткнуть уши, так бы я их заткнул, чтобы его только не слышать. Кажется, он хотел, чтобы я ему своё место уступил. Ага. Видать тоже у окна любил посидеть. Сказать, он мне ничего не сказал, только взгляды такие свирепые метал. Посмотрит бывало на меня так внезапно… Нет, всё же он мне осточертел до чёртиков. А ещё он меня своей мокрой рукой всё время задевал. Из-за этого и моя становилась мокрой. Я её всё время об сиденье вытирал. Я это делал демонстративно так, понимаете? Так, чтобы ему неповадно больше было. Пристыдить хотел. Да где там! Таких пристыдишь разве. Нет, не могу я больше о нём думать, слишком он мерзкий этот тип. Вот так я и принялся читать книжку. Взял я Теодора. Не подумав, наверное, взял. Просто это первая книжка, что попалась мне на глаза в отцовской библиотеке, когда мы уже собирались выходить. Книжка, конечно, так себе. Я себя в этот день больше развлекал тем, что смотрел в окно. Иногда, случалось, на меня поглядывали родители, дабы убедиться на месте ли я. Это было моим самым большим утешением за всю поездку. Я очень ждал их взгляда. И очень был рад, что сосед мой не пытается завести никакую беседу, уж не знаю, что тогда пришлось бы мне делать, из окна прыгать, что ли? Я бы точно удрал. Мне казалось, я удеру с этого автобуса, если ещё хоть одна капля с него на меня попадёт…

Не знаю, одна капля на меня попала, или не одна, но я оттуда удрал. Не мог я больше всё это терпеть. И кажется мне, то место, куда мы направлялись было ничуть не лучше этого. В общем, на одной из остановок, а к этому времени мы проехали уже часа три. Представляете, три добрых часа в этой ракете? Так вот, на одной из этих остановок я вышел вместе с родителями. Долгая остановка была. И когда мы вернулись обратно, я сделал вид, что сажусь на своё место, мама как раз проверила, где я, и когда она отвернулась, я тут же сбежал. Этого толстого мистера нигде не было. Не знаю, куда он подевался. На солнце, наверно, растаял. Так что никто исчезновения моего и не заметил. Я спрятался на станции, и проследил, чтобы автобус отъехал достаточно далеко. Когда я убедился, что всё в порядке, я вышел на дорогу, и постоял на ней минут пять, (счастью своему не верил), и затем вернулся в тень. Так легко мне уже давно не дышалось. Это была свобода.