Светлана Викарий - Возвращение черной луны. Книга 1. Водопад любви

Уж сколько лет она начинала утро, ухватившись за звенящую дужку этого сроднившегося с молоком ведра! Все как обычно. Вот уже десять лет, с тех пор как оставили они с Петей свою городскую, обжитую, уютную квартирку, где у них было как у других людей, нажитая жизнью обстановка: пара ковров, сервант с хрустальными рюмками для праздника, в шкафу теплая цигейковая шуба и пять комплектов белья впрок, полотенца махровые и вафельные.

Все как у людей. А что еще человеку надо? Петя, друг любезный был с ней, как и в прежние, молодые годы – покладистый, ласковый, работящий мужик – бабья надежа. И переселились они в эту деревеньку, ныне вовсе не похожую на старую казачью станицу, прежде яркую и самобытную, в десяти километрах от городка Кручинска, в родовой свой домик Горчаковых. И продолжили жизнь свою в трудах, заботах, в любви ко всему, что окружает. Да хоть к этому самому ведру, не раз латанному непутевым братом Серегой. А вещь нужная, значит, дорогая.

Среди березовых колков, сосновых боров и золотом колосящихся августовских полей поместилась некогда под голубым небом родимая Новокаменка, ставшая последним пристанищем ее жизни. А там, за ними, дальше, на далеком горизонте встал темно-зеленый частокол начинавшейся тайги, уходящий так далеко, что Катя, и представить себе не могла этакую даль. Петя был похоронен рядышком, на угорке, тихом деревенском кладбище, и родительница Ольга Петровна там же. Там же лежали друзья, что бегали с ней по полянам детства бесштанными пацанами. И ее ждало место рядом с ними.

Но Катя не спешила – слишком многое держало ее в этом изменившемся до неузнаваемости мире. И даже в тихой, родимой Новокаменке не спрятаться ей было от мучительной сердечной маеты, от боли и телесной и душевной.

Вот и стадо появилось из-за угла улицы, поднимая копытами легкую, едва прибитую утренней росной влажностью пыль. Соседка из дома напротив Надежда, – моложавая, крепкая еще пенсионерка не задержавшись, у калитки, приветственно кивнула Кате и удалилась по своим делам. Дел у бабы в деревне по самое не могу, только успевай, ворочай.

Зорька, вливаясь в стадо, скосила на хозяйку лиловый глаз. Мол, жди меня, вернусь, как обычно. Это Катя знала точно, только Зорьке она теперь и могла доверять. А вот с сыном Владимиром, сладу уже давно не было, и от внуков вовсе можно было ждать самого неожиданного.

Катя вздохнула, вспомнив о сыне… А все-таки, будь ты проклята, змея подколодная, сука крашеная! Выкормили змейку, на свою же шейку! Сына загубила, ребятишек сиротами оставила. Кто теперь сын? Не курит, не пьет, а жизни нет. Катится, как перекати-поле от бабы к бабе. Никак не пристанет. В глаза его черные с темными кругами смотреть – больше силы нет! С братьями все более-менее ясно – алкоголики, тюремщики оба, ничем им не поможешь, раз сами такую жизнь выбрали. А Вовка, сын, за что страдает? И руки золотые, и сердце мягкое, и характер покладистый. И собой разве не хорош? Еще как хорош. И крылья есть, а некуда лететь. Заключила она пословицей, до которых больно была охоча. Или еще лучше сказать: Судьба придет, по рукам свяжет. Это уж точно про сыночку.

Резкая боль в разбухших, словно студнем заполненных коленях заставила ее схватиться за железную ручку ворот. Пастух по кличке Вензель, еще крепкий мужик, одетый в давно изъеденный молью бушлат, годы спасавший его от гнуса и утреннего холода, для острастки стеганул кнутом землю, подгоняя стадо.

– Максимовна, дождя не будет, как думаешь? – выражение серого лица, украшенного ранними глубокими морщинами, выдавало человека, давно махнувшего на жизнь, если не рукою своею, то этим самодельным бичиком с кисточкой.

– Ты у нас пастух, Петрович, вот и наблюдай народные приметы. Моя главная примета – колени. Молчат, – значит, не будет дождя.

– Максимовна, ты за своей коровой ничего не замечала? Такого…

– Да, нет, никакого такого не замечала. Разве, что неспокойная.

– Они все уже неделю неспокойные. Как выгонять стали, они отчего-то и забеспокоились. В энтом годе особенно. Надеждина Лаванда на днях, знаешь, исчезла, язви ее!

– Так нашлась.

– С твоей, поди, помощью? – поинтересовался Вензель.

– Да нет, Надежда привела, сама.

Вензель Петрович покивал патлатой головой, еще раз хлестанул по траве, чтобы коровы не забывали, кто у них командир этим летом и неспешно зашагал за стадом.

– Эх, аптека не прибавит века! А ведь рецепт хороший есть. Пока белая сиренька не отцвела надо настойку сделать. – Привычно не то думала, не то рассуждала она, любуясь готовыми вот-вот взорваться бутонами. – Вон ее сколько, сирени-то… Бузует. Завтра, глядишь, проснешься, а палисад лиловым, а где и белым дымом одет.