Елена Сорокина - К каждому придёт счастье!?

– Так. Значит, я тебе не подхожу, потому что я красивый, так?

– Не только. И красивый, и высокий, и вообще…, – она вздохнула, и в этом вздохе было такое восхищение, что он даже покраснел. Покачал головой, справляясь с собой:

– Давай уточним. Я тебе не подхожу, потому что высокий, красивый и вообще. А ты мне почему не подходишь?

– Потому что толстая, некрасивая и… дура.

Последнее слово она произнесла после длинной паузы и почти шепотом.

Он обалдело переспросил: «Кто?!»

– Дура, – повторила она.

Он расхохотался так, что на глазах выступили слёзы, и хохотал, пока она не подняла на него совершенно несчастные глаза.

– Кать, ну ты даешь! – он покрутил головой, сдерживая смех и стараясь стать серьёзным.

– И кто тебе это сказал?

– Зеркало.

– Всё это зеркала сказало, – лукаво блестя глазами, переспросил он.

Она невольно улыбнулась в ответ, и он почувствовал, что в нём поднимается какая–то нежность что ли к этой девушке. Он видел, что для неё это всё серьёзно, но она готова принять его шутливый тон и не обременять своими проблемами.

– Что дура, мне и Ольга всегда говорит.

– И что она имеет в виду? У тебя что, с учёбой проблемы?

– Нет, – вздохнула она, – с учёбой у меня проблем нет. Я по жизни дура.

Он опять, не сдержавшись, фыркнул, кое-что мгновенно обдумал и сказал:

– Ладно, бог с ним, с приятелем. Кать, ты сейчас что собиралась делать?

– Да ничего, – она пожала плечами, – в общежитие собиралась идти.

– Ну и прекрасно. Давай я тебя провожу. Мы зайдём по дороге в парк, посидим, и ты мне расскажешь, что значит «дура по жизни» и почему это ты дура по жизни. Идет?

И, не давая ей опомниться, взял за руку и повёл за собой. Так началась их любовь.

Сначала Дмитрий относился к Кате, как ему казалось, просто с интересом. Она была ему интересна, потому что не походила ни на кого из его многочисленных подружек, пассий, поклонниц. Дмитрий привык к тому, что девушки обращают на него внимание, с удовольствием знакомятся, отвечают на его внимание. Проблем, в смысле познакомиться, завести роман, лёгкий, ни к чему не обязывающий, у него никогда не было. Были проблемы, скорее, другого рода: как избавиться от излишнего внимания, назойливости, закончить надоевший роман. А надоедали они ему быстро.

Он видел, что Кате он очень нравится. Но она этого как будто стеснялась и очень старалась скрыть, хотя получалось плохо. Дима часто чувствовал на себе её взгляд, а когда внезапно смотрел на неё, она тут же отводила глаза и краснела, как будто он застал её за чем-то неприличным. Его это ужасно забавляло, но не раздражало. Вообще сначала она его забавляла и удивляла иногда до немоты. Она была очень доверчива. Сама никогда не врала и всё принимала за чистую монету. Попадала из-за этого впросак, потому что не всегда понимала шутки. Ольга однажды с раздражением сказала: «Нет, это просто невозможно! Если Катьке сказать, что сегодня по улице проходил бегемот, она только скажет: «Да, Оля, правда? А когда?»

Диму тогда удивило её раздражение, он посмеялся, но спросил осторожно: «Это плохо?»

– Да не плохо…

– А чего же ты злишься?

– Да её же обмануть – раз плюнуть!

– И часто её обманывают?

– Ты знаешь, как ни странно, нет. К ней хорошо относятся: она добрая, всем помогает. А обманывать её даже неловко: всё равно что ребёнка.

Он улыбнулся: «Да, именно так. Неловко себя чувствуешь».

Но потом он увидел Катю совсем с другой стороны. Девятого мая они собирались с компанией на природу. Он позвал Катю, но, к его удивлению, она отказалась, с сожалением сказав: «Я не могу. Я иду на митинг». Он с недоумением спросил: «А что, разве на Девятое мая на митинг обязательно?

Она неловко повела плечами:

– Нет, почему обязательно. Я просто хожу Девятого мая на митинг.

– Что, сама?

– Сама.

Он долго и внимательно на неё смотрел:

– Я так понимаю, на речку ты не пойдёшь?

– Не пойду, – она кивнула с совершенно несчастным видом, но тем не менее твёрдо.

Они попрощались у дверей общежития, куда как раз подошли. Он шёл, и качал головой, и улыбался сам себе, и думал. Катя снова его удивила. Нет, он, конечно, к празднику Девятое мая относился очень уважительно. В детстве они ходили к Вечному огню всей семьёй, и он помнил тот трепет, те чувства, которые испытывал, глядя на ветеранов в медалях, на скорбящих родственников. Отец всё ему объяснял…

Потом он ходил со школой, и это было совсем по-другому. Они старались друг перед другом быть взрослыми и, как они думали, безразличными, несколько циничными, хотя праздник по-прежнему трогал.